— А вот так. Ну чего я добьюсь в этом чертовом «Шевроле»? Два раза сдавал на 
бригадира и оба раза провалился. Да и вообще, больно надо по восемь часов 
стоять с краскопультом, глядеть на эти бесконечно ползущие шасси. Да еще 
краской дышать, легкие портить. Этак и ноги недолго протянуть. 
— И ты уже завербовался? Подписал контракт? 
— Ага. Завтра утром приказано прибыть для отправки в учебный центр. 
— Может, и мне с тобой махнуть? Как считаешь? 
— Ишь ты какой быстрый! 
— А что? Пожалуй, стоит подумать... 
Неделю спустя поезд умчал Уэйта в Йемаси, штат Северная Каролина, откуда уже 
автобусом он прибыл в Пэррис-Айленд. У ворот учебного центра все вновь [126] 
прибывшие пересели на военный грузовик и несколько минут спустя оказались перед 
бараком для новичков, где их встретил сержант Магвайр. 
«Вот ведь как все получилось, — думал Уэйт, сидя свесив ноги на своей верхней 
полке. — Может, оно и к лучшему». Теперь ведь все уже позади. И Кэролин пишет, 
что не держит на него зла. А братец и подавно без ума от радости, что избавился 
наконец от такой обузы. Да и мать, наверно, со временем успокоится. Может, даже 
поверит в то, что морская пехота делает из юнцов и несмышленышей настоящих 
мужчин, отнесется к тому, что он завербовался, как к еще одному обнадеживающему 
факту. 
Уэйт спрыгнул на пол и отправился в туалет. Возвратившись, он поглядел на 
спящего Адамчика. Рыжий спал на спине, откинув одну руку в сторону, другая 
лежала на животе, сжимая пальцами маленькие четки. Крошечные черные горошины 
блестели в темноте. Уэйт осторожно разжал пальцы и высвободил четки. Адамчик 
вздохнул, но не проснулся. Уэйт повертел в руках нитку черных бус, потом, 
вспомнив, что каждый вечер слышал, как его сосед лазает в подсумок, расстегнул 
висящий за спинкой койки патронташ и сунул четки в один из кармашков. Сделав 
это, он быстро забрался на койку. 
Уже трижды он обнаруживал, что Адамчик засыпает с четками в руках. Конечно, 
можно было их и не трогать, пускай кто-нибудь увидит. Филиппоне устроил бы, 
наверно, по этому поводу шумный розыгрыш. Но Уэйту почему-то не хотелось 
доводить дело до этого, и он каждый раз убирал четки, сам не зная, почему так 
поступает. Ведь он же ничем не был обязан этому святоше. Правда, тот был 
солдатом третьего отделения, и Уэйт, как командир, в определенной мере отвечал 
за него. Однако это вовсе не значило, будто он должен вечно думать, как бы с 
этим слабаком чего не случилось. 
Уэйт вдруг отчетливо представил себе, что было бы, если б Адамчик неожиданно 
проснулся и увидел, что Уэйт вытягивает у него четки. Чего доброго, вообразил 
бы еще, будто тот хочет украсть их. Да и как можно ожидать от такого чистоплюя, 
как Адамчик, чтобы он поверил в добрые намерения кого-нибудь другого, кроме 
себя самого. Он только себя одного и считает порядочным человеком. А все другие,
 мол, так — тьфу, да и только. [127] Уэйт повернулся на бок, поудобнее подбил 
подушку. Да и вообще, кто он такой, этот Адамчик, черт бы его побрал. Так, 
сопливый мальчишка. Желторотик. Маменькин сынок бестолковый. Да еще святоша. 
Ханжа несчастный. Только и знает, что трястись над своей персоной. Где уж ему 
подумать, что и у других могут быть заботы. 
12 
— А ну-ка, парни, помолимся на ночь, — крикнул, входя в кубрик, сержант 
Мидберри. — Приготовились. А теперь громко и четко, все как один: «Это моя 
винтовка... » 
Вытянувшись по стойке «смирно» у своих коек и подняв винтовки в положение «к 
осмотру», новобранцы во всю мочь орали «молитву»: 
— Это моя винтовка. Таких, как она, много. Но эта — единственная. Она — моя. 
Моя винтовка — мой лучший друг. Это моя жизнь... 
— Не слышу, — голос Мидберри перекрыл шум оравшего взвода. — Ничего не слышу! 
Громче, парни! А ну, еще громче! 
— ... Моя винтовка ничто без меня. А я — ничто без моей винтовки... 
«Вот уж примерчик так примерчик, — думал про себя Уэйт. — Образчик 
бескорыстного содружества. Истинно, черви поганые, да и только». Он вдруг 
почувствовал, что любимое ругательство Магвайра все сильнее внедряется в его 
лексикон, присутствует в нем даже тогда, когда он думает, разговаривает сам с 
собой. 
— Я должен лучше всех владеть своей винтовкой, — хором выкрикивали между тем 
шестьдесят с лишним здоровых глоток. — И стрелять быстрее и точнее врага, 
который стремится убить меня. Я должен убить его раньше. Прежде, чем он 
выстрелит в меня. И я убью его... 
Сегодня эта «молитва» казалась Уэйту почему-то длиннее, чем обычно. «Какая все 
же это глупость, вот такая молитва. И какими идиотами должны мы казаться со 
стороны — взрослые парни с винтовками в руках, орущие благим матом какие-то 
идиотские заклинания. Ну, прямо стадо дрессированных шимпанзе, кривляющихся по 
приказу дрессировщика. А тот всего-то [128] и знает, что какую-то дюжину 
команд: «напра-во» да «нале-во», «винтовку к осмотру» и «шагом ма-арш». 
Краем глаза он взглянул на Адамчика. Тот, уставившись неподвижно куда-то перед 
собой, с лицом, похожим на безжизненную маску, почти в истерическом экстазе 
выкрикивал дурацкие слова. «Этакую чушь и с таким усердием, — подумал опять 
Уэйт. — Ай да церковник! И как все это только уживается в нем — господь бог и 
винтовка, что должна убивать!» 
— Это чего же вы пары стали спускать? А? — снова вмешался сержант. — Совсем уж 
заглохли. Эй, Уэйт! Ты что там, на ходу спишь? А тебя, Мур, я и вовсе не слышу. 
А ну-ка, поддайте огоньку. Начали!