о она когда-то спала с
Фредерико...
     - Похож, да. Глаза у него аккурат как у вас. Да и нос ваш.
     Она улыбалась.  Это была,  верно,  самая счастливая минута  в  ее
жизни. Когда-нибудь, когда красота ее совсем увянет, когда мужчины уже
выпьют из нее все соки,  будет ей обеспечена спокойная  старость:  она
переедет  к  сыну,  станет  готовить  ему обед,  ожидать на берегу его
возвращения в бурные ночи.  Ей не придется ничего ему объяснять и ни в
чем оправдываться.  Сыновья умеют все прощать старухам матерям,  вдруг
появляющимся в их доме.  И женщина вся  отдалась  счастливой  мечте  о
будущем и,  убаюканная ею,  радостно улыбалась - губами, глазами, всем
лицом,  и даже этот запах духов,  напоминающий о кабаках  и  притонах,
вдруг  исчез куда-то,  и от нее так свежо пахло теперь морем и соленой
рыбой.
     Около девяти  показался  у  берега  Гума  на "Смелом".  Пристал у
небольшого причала, сложил руки трубочкой и крикнул:
     - Дядя! Э-ге-ей, дядя!..
     - Иду-у-у!..
     Гума слышал приближающиеся голоса.  Кто-то шел по берегу вместе с
дядей,  кто-то незнакомый,  - Гума хорошо  различал  издалека  голоса.
Шкипер Мануэл крикнул с палубы своей шхуны:
     - Гости к тебе, парень!
     Кто же это пришел к нему?  По голосу, видно, женщина. Неужто дядя
привел все-таки женщину,  чтоб он,  Гума,  спал с нею? Последнее время
Франсиско и знакомые рыбаки подшучивали над ним, все говорили, что ему
пора уже иметь дело с бабой,  и грозились привести и  оставить  с  ним
вдвоем на палубе, посреди моря:
     - Вот тогда посмотрим, умник-разумник...
     И рыбаки так и покатывались со смеху, подмигивая друг другу.
     - Да он уж взрослый мужик,  ваш Гума,  - говорил Антонио,  хозяин
шхуны "Святая вера", с большим убеждением.
     - Испытать его надо.  - И Раймундо потирал руки,  густо хохоча: -
Мой Жакес уже вкусил плода, а как же...
     Гума знал,  о чем они говорили:  надо спать с женщиной, тогда его
не  будут  мучить  такие  сны,  от  которых он просыпается весь словно
избитый.  Много раз,  в маленьких портовых городишках, где они с дядей
приставали  во  время  плавания,  случалось  Гуме  проходить по улицам
гулящих женщин,  но у него никогда не хватало мужества  войти  хоть  в
один  дом.  Никто  не  давал ему меньше пятнадцати лет,  хоть было ему
всего одиннадцать.  С этой стороны все в порядке.  Но какое-то смутное
опасение мешало ему войти.  Он был уверен,  что умрет со стыда,  когда
женщина догадается,  что он это в первый раз... И боялся, что прогонит
от  себя,  обойдется  как с ребенком,  сиротой,  заблудившимся в чужом
городе. Ей, женщине, сразу ведь не угадать, что он уж один выходит под
парусом  в открытое море,  что он такие огромные мешки с мукой таскает
на спине, не всякому взрослому под силу. Еще, поди, посмеется над ним.
Гума  не  решался зайти...  А теперь вот дядя привел ему женщину,  как
обещал.  Гуме стало неловко:  дядя,  наверно,  рассказал  ей,  что  он
никогда  еще  не  имел  дела  с женщиной,  что он пень пнем,  трусишка
жалкий,  вы,  мол,  не смотрите, что у него нож за пояс заткнут. И что
сказать  этой женщине,  как вести себя с ней?  А вдруг дядя не уйдет и
захочет посмотреть,  что он,  Гума, предпримет, только чтоб посмеяться
потом  над увальнем племянником?  Нет,  тогда он убежит,  совсем уйдет
отсюда,  никогда больше не взойдет на палубу и не выйдет в море  -  от
стыда...  Гума  в  большом смятении слушает приближающиеся голоса.  Он
дрожит с головы до ног,  и вместе с тем  ему  хочется,  чтоб  они  шли
быстрее,  ибо  он должен стать настоящим мужчиной как можно раньше,  -
тогда-то уж он один-одинешенек  будет  плавать  на  "Смелом"  по  всем
рекам, по всем каналам, будет заходить во все порты.
     Голоса приближаются.  Да,  это женщина.  Дядя выполнил обещание -
привел.  Ему стыдно, верно, за племянника, который еще не мужчина, еще
не знает женщин.  И поскольку у Гумы не хватает смелости войти  в  дом
какой-нибудь из них,  дядя ему привел женщину,  - так слепому приносят
пищу или  калеке  -  воду.  Унижение-то  какое...  Но  Гума  не  хочет
задумываться.  Он  думает  о том,  что скоро почувствует рядом с собою
тело женщины,  заключающее в себе все тайны жизни.  Он  попросит  дядю
уйти,  оставить  его  одного  с  нею  и уведет судно на самую середину
залива.  Со старого форта или с какой-нибудь  шхуны  будет  доноситься
музыка.  Он будет любить, узнает тайну всего и тогда сможет один вести
"Смелый" по всему побережью, сможет, когда придет его день, без страха
взглянуть  в  лицо  Матери Вод и сможет любить ее на дне морском,  ибо
будет знать те тайны, о которых столько говорят взрослые мужчины. Гуме
стало  даже  холодно,  хотя ночь была душная и теплый ветер дул мирно,
едва-едва покачивая корабли. По правде говоря, Гуме было не холодно, а
страшно. Голоса становились все явственней.
     - Он еще  ребенок,  но  вы  взгляните  ему  в  лицо  -  настоящий
мужчина...
     Голос дяди. Женщина спрашивает, видно, каков он из себя. Понятно,
она хочет знать, как ей с ним обходиться. Но он ей докажет, что он уже
взрослый,  что он сильный,  он ее так сожмет,  что она заплачет,  и не
отпустит,  пока  она  не  признает,  что  он даже сильнее тех взрослых
мужчин,  с какими ей приходилось и