рив глаза, морщины его лица
словно сомкнулись теснее.  Леонсио обернулся к нему  еще  один  только
раз, чтоб спросить:
     - У тебя нет портрета отца?
     Так как  ответа  не  последовало,  некоторое время стояла тишина.
Потом гость обернулся к Гуме:
     - Ты рано ложишься?
     - Почему вы спрашиваете?
     - Пойду пройдусь по берегу, ты дверь не затворяй. Я, как вернусь,
запру.
     - Хорошо.
     Он запахнул плащ,  надвинул на лоб капюшон и направился к выходу.
Но  с  порога  вернулся,  стал  перед  Ливией,  засунул под плащ руку,
сдернул со своей широченной груди какую-то медаль и протянул ей:
     - Возьми, это для тебя.
     Старый Франсиско после ухода гостя сказал еще:
     - Зачем он пришел? Ты ведь не оставишь его здесь, правда, Ливия?
     - Расскажите мне эту историю, дядя, - попросил Гума.
     - Не стоит тревожить мертвецов. Все считали, что он умер.
     Франсиско снова  ушел,  и  они  видели,  как  он   направился   к
"Звездному маяку".  Нынешний день ни один корабль не пристал к гавани,
как же приехал Леонсио?  И ни один корабль не отплыл нынешней ночью, а
тем  не  менее он не вернулся нынче,  и не вернулся уж больше никогда.
Медаль,  что он подарил Ливии, была золотая и вылита была, казалось, в
какой-то дальней-дальней стране и в какое-то давнее-давнее время. Да и
сам гигант старик пришел,  казалось,  из дальнего далека и принадлежал
другому, давнему времени.

     Они все-таки   пошли   в   церковь  тем  вечером.  Ливия  дорогой
спрашивала Гуму,  не слыхал ли он что-нибудь обо  всей  этой  истории.
Нет,  не слыхал, старый Франсиско никогда не упоминал об этом брате...
Эсмералды в церкви  не  было.  Наверно,  устала  ждать  и  ушла.  Гума
почувствовал  облегчение.  Не  придется  выносить  ее взгляды и тайные
знаки. Не из-за подобной ли истории Леонсио не может появляться здесь,
потеряв свой порт? Моряк теряет свой порт и свою пристань, только если
он совершил очень подлый  поступок...  Эсмералды  не  было  в  церкви,
пахнущей   ладаном.   Снаружи   была   ярмарка,  и  доктор  Филаделфио
зарабатывал грошики за своим станком,  производящим  стихи  и  письма.
Какой-то негр пел в кругу зевак:
                    В день, когда я встану рано,
                    не даю мозгам покою...
     Они вернулись домой. Из-за стены голос Руфино спросил:
     - Это ты, братишка?
     - Это мы, да. Пришли.
     - Праздник уж кончился?
     - В церкви кончился. Но ярмарка еще шумит.
     - Ливия, ты видела там Эсмералду?
     - Нет, не видала, нет. Но мы там только чуточку и побыли.
     Руфино пробормотал что-то, обиженно и грозно. Гума спросил:
     - Уладилось с полковником?
     - Ах, это? Да, мы решили разделить убыток на двоих...
     Прошло несколько минут. Голос Руфино послышался снова:
     - Ночь смурная. Похоже, будет буря. Дело серьезное.
     Гума и Ливия прошли в комнату.  Она взглянула на медаль,  которую
подарил  ей Леонсио.  Гума тоже повертел ее в руках - красивая.  Из-за
стены слышались шаги Руфино.  Эсмералда, может быть, сейчас где-нибудь
с другим. Она способна на это. Где-нибудь на пляже. Руфино подозревает
ее.  А вдруг она во всем сознается и расскажет,  что Гума тоже был  ее
любовником?  Тогда-то  уж  будет  дело серьезное,  как говорит Руфино.
Похуже бури.  Нет,  он не подымет руку на  Руфино,  не  станет  с  ним
драться. Он даст убить себя, ведь Руфино его друг. А Ливия, а сын, что
должен  родиться,  а  старый  Франсиско?  Он  станет  тогда   моряком,
потерявшим свой порт...  Не вернется уж больше... Даже после смерти...
Такими мыслями мучился Гума, пока не услышал шаги возвращавшейся домой
Эсмералды и ее слова, обращенные к Руфино:
     - Задержалась, не сердись, негр. Там столько интересного. Думала,
ты тоже подойдешь.
     - Ты где пропадала, сознавайся, сука? Никто тебя там не видел.
     - Ну  понятно,  в  такой  толпище...  А  я  вот  виде