брата и
жену.  Он тогда взял Гуму к себе и воспитал на своей шхуне, в открытом
море, чтоб парень никогда моря не боялся. Мать Гумы, про которую никто
не знал,  кто она,  в один прекрасный день объявилась и  спросила  про
мальчика:
     - Вы извините, это вы и есть Франсиско?
     - Я самый, к вашим услугам...
     - Вы меня не знаете...
     - Да  что-то не вспомню,  нет...  - Он потер рукой лоб,  стараясь
вспомнить всех старых знакомых. - Не узнаю, уж не обессудьте...
     - А Фредерико меня хорошо знал...
     - Это может  случиться,  ведь  он  плавал  на  больших  пароходах
Баиянской компании. А вы сами из каких краев будете?
     - Я-то из Аракажу. Как-то раз он приехал в наши края. А у корабля
дыра в боку была преогромная, чудом спаслись...
     - Ах, помню, это было в Марау... Трудное было плавание, Фредерико
мне рассказывал. Там вы с ним и познакомились?
     - Они у нас месяц простояли. Фредерико уж так меня улещал...
     - Да, бабник-то он был, это точно. Хуже обезьяны-самца...
     Она улыбнулась, показав плохие зубы:
     - Много наговорил: и что увезет меня с собой, и дом мне отстроит,
и оденет, и накормит. Сами знаете, как это бывает...
     Старый Франсиско  поморщился.  Они  стояли на берегу,  а рядом на
базаре продавали апельсины и ананасы.  Они присели  на  пустые  ящики.
Женщина продолжала:
     - Беда случилась,  лишь когда  он  сказал,  что  не  вернется  на
корабль.  Но  когда  дыру  в посудине заделали,  он и слушать не стал,
махнул платочком - да и был таков...
     - Не скажу, что он хорошо поступил. Хоть и моя кровь, а...
     Она прервала:
     - Я  не говорю,  что он плохой был человек.  Что делать?  Судьба,
видно,  так хотела. Я б с ним куда угодно подалась, даже если б знала,
что он меня бросит. Втрескалась больно.
     Женщина взглянула на старого Франсиско.  А он  думал:  зачем  она
явилась  через  столько  лет?  Денег  просить,  что ли?  Так он теперь
последний бедняк,  нет у него денег.  Фредерико,  брат,  и впрямь  был
бабник...
     - Говорил,  что  пришлет  за  мной.  За  вами  прислал?   -   Она
улыбнулась.  -  Вот  и за мной так же.  Когда стало сильно заметно,  я
хотела снадобье принять,  мать не позволила. Отец был человек честный,
крутой,  он ко мне с ножом:  "Кто да кто?  Покончу с ним", - кричит. У
меня и посейчас шрам под коленкой остался. Не дрогнула рука у отца-то.
     Зачем она   подымает  юбку  и  показывает  шрам  на  голой  ноге?
Франсиско не тронет женщину,  которая была с его братом, это - большой
грех, за него человека может постичь кара небесная.
     - Так  я  и  ушла  из  дому.  Одна-одинешенька  на  свете.  Семья
крестного меня к себе взяла, прислугой. Вот раз накрываю я, значит, на
стол, и вдруг как меня схватит... Боли начались...
     Только теперь Франсиско понял:
     - Гума?
     - Ну да,  Гумерсиндо.  Это мой крестный имя придумал.  Его самого
так звали.  Ну, я собрала деньжонок и привезла ребенка к Фредерико. Он
уж был с другой, сына взял, а про меня сказал, что и слышать не хочет.
     Снова наступило  молчание.  Франсиско  украдкой   взглядывал   на
женщину,  все старался понять, к чему она клонит. Денег у него нет, во
всяком случае сразу если, то никак нет. А спать с женщиной, что была с
его братом, - нет, он такой вещи не сделает.
     - Ну,  я и осталась в здешних краях, ворочаться-то стыдно было. И
у бедных стыд есть,  верно? Не хотела я на улицу идти в моем краю, где
меня знают...  Мой отец был человек уважаемый,  он даже одного из моих
братьев  учиться  послал,  на  врача...  Ну,  а потом меня уж по свету
бросало, бросало... Да давно это было все...
     Она махнула  рукой  и стала глядеть на корабли.  Сзади,  с рынка,
доносился шум голосов, там спорили, смеялись
     - Я только три дня тому назад приехала из Ресифе. Давно хотела на
сына взглянуть,  знакомый один мне сказал, что Фредерико умер два года
назад. Так что я за сыном... Сама его растить буду...
     Франсиско не слышал уже шума,  доносившегося с рынка.  Он  слышал
лишь слова женщины,  уверявшей,  что она - мать Гумы,  и приехавшей за
ним. Он не любил спорить с женщинами. Начнешь с ними - конца не видно.
Но  сейчас  ему  придется поспорить,  ибо он ни за что не отдаст Гуму.
Мальчик уже научился управлять рулем на шхуне и свободно мог поднимать
своими детскими руками большие кули с мукой. Спорить Франсиско привык,
но только с суровыми моряками,  крепышами-шкиперами,  с кем  можно  не
бояться  крепких  слов,  ибо  они-то  сумеют  за  себя постоять.  Но с
женщиной, тем более такой, как мать Гумы - в шелковом платье, и духами
от нее несет,  и зонтик на руку повесила, и зуб во рту золотой, - нет,
с такой  женщиной  Франсиско  спорить  не  осмелится.  Если  невзначай
сорвется у него некрасивое словцо,  так ведь она, поди, и расплакаться
может,  а Франсиско не мог вынести,  когда женщина плачет.  А к тому ж
брат и вправду нехорошо с нею поступил.  Однако если б моряки только и
думали что о женщинах,  которых они покидают в каждом порту... А разве