| |
бенно хлестком в июне. Скоро праздник святого Жоана, и костры
зажгутся по всему побережью, потрескивая в темноте.
Гума ждал, чтоб все ушли. С тех пор как он увез тайком Ливию и
обнимал ее на песке заводи в ту бурную ночь, ему ни разу не удалось
даже дотронуться до нее. А с того дня его чувство к ней все росло и
росло. Он смотрел на гостей, которые смеялись, пили, разговаривали.
Совершенно очевидно, что рано домой не собирался никто. Шкипер Мануэл
рассказывал длинную историю о какой-то драке:
- Он ему как даст... И туда его, и сюда. От бедняги только мокрое
место осталось...
Попросили Руфино спеть. Ливия положила голову на плечо Гуме.
Франсиско потребовал тишины. Руфино тронул струну своей гитары, голос
его разнесся по комнате:
Деньги миром управляют,
управляют миром деньги...
Песня продолжалась. Голос певца был стремителен, как волны в
бурю. Строки набегали одна на другую:
Яму вырою большую,
мачту в яме укреплю
и за косы пришвартую
ту, которую люблю.
И взглядывал на мулаточек, сидевших у стены, и пел именно для
них, ибо ему нравилось менять женщин, а женщинам нравилось лежать с
ним на песке прибрежья. Про него говорили в порту, что он "лодочник
хоть куда, как ударит веслом, так и причалит где надо"... А на это
большая ловкость нужна...
Нас учили наши предки,
как кому невесту брать
ягуару - прыгать с ветки,
а змее - в земле копать.
Эдак тот, а этот так,
ведь любовь-то не игрушка,
и пастух, коль не дурак,
знает, где его телушка.
Все вокруг смеялись, мулаточки так и стреляли глазами в Руфино.
Шкипер Мануэл сопровождал задорную мелодию, крепко ударяя себя
ладонями в колени. Руфино пел:
Как узнать, кому печальней,
коли дурь-то забрала:
бьет кузнец по наковальне,
ну, а поп - в колокола.
И теребил струны гитары. Ливии нравились задорные куплеты, хотя
она, конечно, предпочла бы какую-нибудь из старых песен про море из
тех, что пелись только в здешних местах. В них говорится про такое
важное... Руфино заканчивал:
Я боль зубная сердца,
я послан за грехи,
я жечь могу без перца,
пеку я без муки.
Скажу, чтоб не забыли:
я - куст, моя любовь,
вчера меня срубили,
я нынче зелен вновь.
После всех этих хвастливых намеков Руфино полошил наконец гитару
в уголок и стал стрелять глазами по сторонам:
- Спляшем, что ли, народ, день-то сегодня радостный...
Пошли плясать. Гармоники просто изнемогали, сходясь и расходясь,
как волны. Шкипер Мануэл рассказывал доктору Родриго:
- Дни идут суровые, доктор. Плавать сейчас куда как опасно. Этой
зимой много людей останется у Жанаины...
Шум праздника разносился до самой пристани. Пришел сеу Бабау,
принес несколько графинов с вином, это был его подарок новобрачным. На
сегодня он закрыл "Звездный маяк", все равно никто не придет, весь
народ здесь собрался... И сразу же подхватил даму и закружился по
зале. Самба набирала силу, пол гудел под ногами, отстукивающими
чечетку. Потом пела Мария Клара. Ее голос проникал в ночи, как голос
самого моря. Гибкий, глубокий... Она пела:
Ночь, когда он не вернулся,
ночью печали была...
Голос ее был нежен, несмотря на силу. И, казалось, исходил из
самой глуби морской и, как и тело ее, пахнул сырым песком прибрежья и
соленой рыбой. Все в комнате сидели тихо и слушали полные внимания.
Песня, которую она пела, была их исконной песней, песней моря:
Он ушел в глубину морскую,
чтоб остаться в зеленых волнах.
Старая морская песня. Почему говорится в них всегда о смерти, о
печали? А между тем море такое красивое, вода такая синяя, луна такая
желтая. А слова и напевы этих песен такие печальные, от них хочется
плакать, они убивают радость в душе.
Отправлюсь я в земли чужие,
не плачьте, друзья, надо мной,
уплыл туда мой любимый
под зеленой морскою волной.
Под зеленой морскою волной уплывут когда-нибудь все эти моряки.
Мария Клара поет, ее любимый тоже проводит все дни и ночи на море. Но
она и сама родилась на море, возникла из моря и живет морем. Поэтому
песня эта не говорит ей ничего нового, и сердце ее не сжимается от
страха, как сердце Ливии, о
|
|
