я в небе,
преображаясь в звезды,  а гигантские валы, набегая на песок прибрежья,
где укрылись влюбленные,  разбиваются на мелкие волны.  Ночи бурь тоже
хороши для любви, ибо в любви есть музыка, звезды и добро.
     Музыка слышалась и в стонах любви,  вырывавшихся у Ливии.  Звезды
зажглись в ее глазах, и молнии остановились в небе. И гордый крик Гумы
остановил гром.  Огромные валы делались кротки,  набегая  на  песчаную
отмель  маленькой  заводи  мелкими  волнами.  А Гума с Ливией были так
счастливы, и была так хороша эта черная ночь без луны и без звезд, так
полна любви,  что конь-призрак почувствовал, как груз упал с его спины
и искупление его заключилось.  И никогда уж больше не слышно стало его
бешеного скока по речному берегу близ маленькой заводи, куда с тех пор
моряки водят своих подруг.

СВАДЕБНЫЙ МАРШ

     Родственники Ливии бушевали,  угрожали убить обоих.  Гума оставил
Ливию  у  тещи  Жакеса  и  возвратился  в Баию.  Родолфо,  появившийся
внезапно, как всегда, пытался успокоить стариков, не дал им сообщить в
полицию. Гума встретил его в порту. Родолфо постарался было изобразить
на лице гнев, но это ему не удалось. Он обнял Гуму:
     - Я   по-настоящему  люблю  сестру.  Ты  знаешь,  что  я  человек
поконченный,  но она...  Я хочу, чтоб она была счастлива. Тебе вот что
надо сделать...
     Гума перебил:
     - Я  хочу  жениться  на  ней.  В  том,  что я украл ее,  виноваты
старики... Не соглашались...
     Родолфо засмеялся:
     - Да я все знаю. Я их уговорю, не сомневайся. У тебя есть деньги,
чтоб все оформить?
     Гума рассказал Родолфо все,  и на следующий день тот объявил, что
свадьба  состоится  через  двенадцать  дней  в церкви Монте-Серрат и в
Гражданском управлении.  Больше всех  обиделся  старый  Франсиско.  Он
всегда находил,  что моряк жениться не должен. Женщина - только помеха
в жизни моряка.  Однако  ничего  не  сказал:  Гума  человек  взрослый,
вмешиваться в его жизнь негоже.  Но одобрять... Нет, он не одобряет. В
особенности теперь, когда жизнь так трудна, тарифы на перевозку грузов
на лодках и парусных судах так низки... Он заявил Гуме, что съезжает с
квартиры:
     - Поищу какой-нибудь другой угол, где бросить якорь...
     - Вы с ума сошли, дядя... Вы останетесь здесь - и все тут.
     - Твоя жена будет недовольна...
     - Вы  меня  почитаете  за  глупого  гусака.  В  вашем  доме   кто
распоряжается? Вы или прохожий?
     Старый Франсиско пробормотал себе под нос что-то непонятное. Гума
продолжал:
     - Она вам понравится. Право, она хорошая.
     Старый Франсиско  еще ниже склонился над рваным парусом,  который
чинил. Вспомнил собственную свадьбу.
     - Ну  и праздник был,  все даже удивлялись.  Народ со всей округи
собрался к нам жареную рыбу есть.  Даже твой отец явился, а он, знаешь
ведь,  бродяга  был  отчаянный,  никто  никогда  не  знал,  где  его и
искать-то.  Не упомню, чтоб столько народу когда собиралось. Разве что
на похоронах жены.
     Старик задумался,  игла,  которой  он  чинил  парус,  замерла   в
воздухе.
     - К чему жениться? Все равно плохо кончится. Я не хочу накликать,
нет, просто к слову пришлось...
     Гума знал,  что старый Франсиско прав.  Тетка умерла от  радости,
когда  однажды в бурю старый Франсиско вернулся невредимым.  Умерла от
радости,  но другие умирали почти всегда от печали,  узнав, что муж не
вернулся из плавания.
     Поэтому доктор Родриго взглянул на Гуму с каким-то испугом, когда
тот  пришел приглашать его на свадьбу.  Гума хорошо знал,  о чем тогда
думал  доктор  Родриго,  так  пристально  глядя  на  него.   Наверняка
вспоминал день,  когда умер Траира,  - ушел на корабле или на грозовой
туче своего бреда,  все зовя и зовя  дочек.  Ракел  все-таки  получила
новую куклу,  только не от отца, вернувшегося из плавания. Гума помнил
о нем,  помнил и о других. Они остались навеки в море и плыли теперь к
Землям  без Конца и без Края.  Как может женщина здесь,  на побережье,
жить без мужа?  Иные стирают белье для семей из верхнего города,  иные
становятся  проститутками  и пьют по ночам в "Звездном маяке".  И те и
другие одинаково печальны - печальны прачки,  что  все  время  плачут,
печальны проститутки, что все время смеются... Доктор Родриго протянул
Гуме руку и улыбнулся:
     - Обязательно  приду  поздравить тебя...  - Но голос его тоже был
печален.  Он думал о Траире и о других подобных ему,  прошедших  через
его врачебный кабинет.
     Только дона Дулсе искренне обрадовалась и светло улыбнулась:
     - Я  знаю,  жизнь  от этого станет еще труднее.  Но ты ее любишь,
правда ведь?  Хорошо делаешь,  что женишься. Так не может продолжаться
вечно.  Я все думаю,  Гума... - И в голосе ее звучала детская надежда.
Она ждала чуда,  Гума знал это,  все на пристани знали.  И ее  любили,
любили сухое ее лицо,  кроткие глаза под очками,  худую,  начавшую уже
горбиться фигуру.  И водили к ней детей на учение - месяцев  на  пять,
шесть.  А  она  жадно  искала того слова,  какому надлежит их научить,
слова, способного свершить чудо...
     Она крепко сжала руку Гумы и попросила:
     - Приведи ее сюда, я хочу на нее посмотреть...
     Ну, а "доктор" Филаделфио, сунув пал