путь.  Конь  бьется  еще
некоторое время в волнах, плывет, устремив вдаль свои глаза без света,
и потом опускается на дно,  к Иеманже. Теперь она может скакать на нем
сквозь  штормовые  ночи  по  маленьким  портам  баиянского  побережья,
управляя вихрями, молниями и громами.
     Челны и  парусники причаливают.  Люди высыпали на берег.  Иеманжа
приплыла с ними.  Это ночь ее праздника,  она будет плясать вместе  со
всеми   в  Итапажипе,  на  кандомбле,  устроенном  в  ее  честь.  Даже
Деусдедит,  жрец из селения  Кабесейра-да-Понте,  прибыл  на  праздник
Матери  Вод.  Она  движется  вместе  с  толпой  на  черном своем коне,
недавнем подарке.  Она едет по воздуху, поближе к луне, и так, верхом,
не боится даже встречи со своим сыном Орунга, силой овладевшим ею.
     И процессия  следует  дальше  и  дальше,  медлительно  и   мерно,
колыхаясь,  как челн на воде. Пролетающий ветер несет уснувшему городу
запах морской прели и грохот дикарских песен.
     Резкие звуки  барабанов,  колокольцев  и погремушек разносятся по
всему полуострову Итапажипе.  Музыканты - в экстазе,  как,  впрочем, и
все,  кто  присутствует  сейчас на макумбе отца Анселмо,  устроенной в
честь  Иеманжи.  Уже  несколько  месяцев  назад  началось   посвящение
молоденьких  негритянок,  "дочерей  всех  святых".  Сначала  велели им
совершить омовение со  священными  травами,  потом  сбрили  волосы  на
голове,  под  мышками  и  внизу живота,  чтоб божество могло свободнее
проникнуть их.  Потом началась церемония эфун -  раскрашивание  лиц  и
обритых  голов  в  кричаще-яркие  цвета.  И  тогда  приняли они в себя
Иеманжу, проникшую в их тела через голову, под мышками или между ног.
     Последний путь  богиня  избирает,  только  лишь  когда прозелитка
молода и девственна,  и делает это как бы в знак того, что избирает ее
своей рабыней и любимой служанкой, которая будет расчесывать ей волоса
и щекотать ее тело.
     После всех  этих  церемоний  обращенные  проводят долгие месяцы в
полном одиночестве,  запертые  от  людей.  Им  воспрещено  сношение  с
мужчинами,  они не видят ни улиц в движении, ни моря. Они живут только
для богини вод.  Сегодня настал их праздник, теперь они уже доподлинно
станут "дочерьми всех святых", жрицами Иеманжи. Они вертятся в пляске,
бешено раскачиваясь из стороны в сторону,  кажется,  что сейчас у  них
вывихнутся  все  суставы.  Они пляшут даже лучше,  чем Роза Палмейрао,
прошедшая обряд посвящения двадцать лет  назад.  Матерь  всех  святых,
старая жрица, поет песнопение в честь Иеманжи на языке наго:
                    А одэ рассэ
                    о ки Иеманжа...
     Негритянки танцуют так,  словно внезапно сошли с ума. Жрецы ога -
среди  них  и  Гума  с  Руфино  -  смешались  с  ними  в танце,  мерно
поворачивая плечи и взмахивая руками, как веслами. В разгар праздника,
уже полностью завладевшего всеми (Иеманжа уже давно среди них, пляшет,
вселясь в тело Рикардины), Руфино толкнул Гуму под локоть:
     - Гляди-ка, кто смотрит на тебя...
     Гума обводит взглядом всех,  но не догадывается,  о  ком  говорит
Руфино.
     - Да вон та, смуглая...
     - Вон та, приятная такая?
     - Не сводит с тебя глаз...
     - Да она в другую сторону смотрит...
     Плечи движутся все в том же ритме. Иеманжа приветствует Гуму, она
покровительствует  ему.  Матерь  всех  святых поет песнопения на языке
наго:
                    О ийна ара вэ
                    о ийна онарабо...
     Все кружатся в пляске, словно одержимые. Но Гума не спускает глаз
с девушки,  указанной ему другом.  Несомненно, это и есть его женщина,
та,  что посылает ему Иеманжа.  У нее гладкие волосы, такие блестящие,
что кажутся влажными, глаза прозрачные, как свежая вода, румяные губы.
Она почти так же хороша, как сама Жанаина, и молода, очень еще молода,
потому что груди ее едва проступают под  красным  ситцем  платья.  Все
кругом пляшут,  Иеманжа пляшет шибче всех,  и лишь она, незнакомая эта
девушка,  сидит одна и только глядит время от  времени  на  Гуму  всем
своим  существом,  своими  глазами  словно  из  воды,  своими влажными
длинными волосами,  своей  еще  только  расцветающей  грудью.  Иеманжа
послала  Гуме  его  женщину,  ту,  о  которой  он  просил  богиню  еще
мальчишкой,  в день,  когда приезжала мать.  И Гума ни на мгновение не
сомневается,  что  будет обладать ею,  что она будет спать под парусом
"Смелого", верной спутницей станет ходить с ним на трудный промысел. И
он  громко  запевает  песнь  в честь Иеманжи,  богини с пятью именами,
матери моряков и одновременно жены их,  что приходит  к  ним  в  телах
других  женщин,  так  вот  внезапно  появляющихся  в  разгар  макумбы,
справляемой в ее честь.

     Откуда она явилась?  Он ринулся искать ее,  как  только  праздник
кончился,  но ее нигде не было. И он грустно поплелся вслед за Руфино,
сразу направившимся в "Звездный маяк" со своей неизменной гитарой.
     - Кто эта девушка?
     - Какая девушка?
     - Та, что, ты говорил, смотрела на меня.
     - А то не смотрела? Каждый взгляд - как прожектор...
     - Откуда ты знаешь ее?..
     - Да я и сам видел ее сегодня  в  первый  раз.  Лакомый  кусочек.
Корма что надо. Обратил внимание?
     Гума внезапно пришел в ярость.
     - Не смей говорить так о девушке, с которой ты даже не знаком.
     Руфино засмеялся:
     - Так я ж говорю хорошее... У нее бока...
     - Разузнай, кто она, и скажи мне.
     - Так тебя задело, а?
     - Может же мне понравиться кто-нибудь!
     - Если Роза узнает,  будет кора