редельных штатов -- Параиба, Алагоаса,
Пернамбуко, Сержипе, Баии.
     Вертун взволнованно  и растроганно  смотрит по сторонам. Поезд медленно
ползет, вспарывая зеленую гладь. Все здесь исполнено  поэзии, все обыденно и
все прекрасно. Только нищета, в которой живут обитатели этого края, ужасает.
Но здешние  люди  --  крутого  замеса,  они  и  в  этой нищете могут создать
красоту, -- и они создадут ее, как только Лампиан освободит эту землю, когда
справедливость и свобода воцарятся в каатинге.
     Через  неплотно   задвинутую  дверь   вагона   видит   Вертун  бродячих
музыкантов,  вакейро,  подгоняющих  своих  быков,  крестьян,  работающих  на
скудных наделах, где растут кукуруза и маниока. Когда поезд останавливается,
полковники с  огромными револьверами  на боку  выходят размять ноги.  Слепые
гитаристы услаждают их слух романсами, ждут подачки. Негр в рубище с четками
на шее бежит по платформе, выкрикивая непонятные слова: раньше он был рабом,
потом сошел с ума, кормится  чем придется тут, на станции.  Все боятся  его,
особенно  если  он начинает  пророчествовать и предрекать  беды.  Он  немало
выстрадал,  -- бич надсмотрщика всласть  погулял  у  него  по спине.  А  кто
хлестал Вертуна?  --  Полиция,  надсмотрщик богачей. Придет день,  когда  он
будет внушать такой же страх, как и этот негр.
     Мягко постукивая на стыках  рельсов,  движется  поезд; одуряюще  пахнут
неведомые сертанские  цветы; люди  ходят в  сандалиях,  носят кожаные шляпы.
Дети, которые станут потом бандитами-кангасейро, проходят здесь школу нищеты
и угнетения.
     Внезапно  поезд   останавливается.   Вертун  высовывается  из   вагона:
разбойники  навели  на  пассажиров ружья;  возле  колеи  стоит  их грузовик.
Безжизненно  свисают со столбов перерезанные  телеграфные  провода.  Вокруг,
насколько хватает взгляд --  только дикая каатинга. Барышня в  одном из купе
падает в обморок. Коммивояжер прячет  бумажник. Толстый полковник выходит из
вагона:
     -- Капитан Виргулино...
     Бандит в очках вскидывает карабин:
     -- Назад!
     Вертуну кажется,  что от радости сердце  его сейчас выпрыгнет из груди.
Он встретил  своего крестного, героя  всех сертанских  мальчишек,  он  нашел
Виргулино  Феррейру Лампиана.  Он  пробирается поближе, кто-то  из  бандитов
хочет оттолкнуть его, но он кричит:
     -- Крестный!
     -- Ты кто такой? -- спрашивает Лампиан.
     -- Я -- Вертун, твой крестник.
     Лампиан  узнает мальчишку, улыбается. Люди его -- их не очень много, не
больше дюжины -- тем временем обшаривают вагоны первого класса.
     -- Крестный, возьми меня с собой. Дай мне ружье!
     -- Мал еще, -- отвечает тот, поглядев на него через темные очки.
     -- Я уже большой! Я уже дрался с солдатами...
     Лампиан смеется:
     -- Зе, ну-ка, дай ему карабин, -- и переводит  взгляд на крестника:  --
Следи за этой дверью. Если кто попробует выскочить -- стреляй.
     Он вскакивает на подножку, исчезает  в дверях вагона.  Оттуда доносятся
вопли  и крики.  Грохочет  выстрел.  Наружу  выволакивают двоих полицейских.
Лампиан  отдает  каждому бандиту  его  долю  добычи, не забыв и Вертуна.  Со
ступенек  вагона  на  землю  льется  кровь.  От  сладостного запаха сертанов
раздуваются ноздри Вертуна. Полицейских ставят  к  деревьям,  Зе-Баиянец уже
поднимает винтовку, но в эту минуту слышится умоляющий голос:
     -- Крестный,  можно мне?.. Такие, как эти  двое,  били меня в  полиции,
когда я был еще малолеткой...
     Он вскидывает карабин, --  жители сертанов  сызмальства обладают верным
глазом и твердой рукой.
     На угрюмом лице его -- радостная улыбка. Радость переполняет  его. Один
полицейский  валится наземь,  другой  бросается бежать,  но пуля ударяет ему
между  лопаток, и он тоже падает. Вертун  наклоняется над трупами с  ножом в
руке: изуродовав их, он насытился местью.
     -- Ничего паренек, подходящий... -- говорит Зе-Баиянец.
     -- Его мамаша, моя кума, ох бойкая была баба... -- горделиво вспоминает
Лампиан.
     "Вот звереныш!" -- думает коммивояжер. Кондукторы сбрасывают с  рельсов
бревна,  наваленные бандитами,  чтобы  остановить паровоз. Поезд  трогается.
Лампиан  и его  люди скрываются в  зарослях каатинги.  Вертун  жадно вдыхает
воздух сертанов и  острием ножа делает на ложе своего карабина  две зарубки.
Две первые зарубки... Издали доносится заунывный гудок паровоза.

САЛЬТО-МОРТАЛЕ

     Да,   грабить  этот   дом  на   улице   Руя   Барбозы  было   чистейшим
безрассудством: совсем  рядом,  на площади,  не  продохнуть  от полицейских,
агентов, инспекторов. Но  "капитаны" стремительно взрослели, становились все
более дерзкими: жажда приключений не давала им покоя. В доме оказались люди,
они подняли тревогу, подоспели полицейские. Педро Пуля и Большой Жоан успели
выскочить и понеслись по спуску  Праса. Барандан  ринулся  в противоположную
сторону, и  только  Безногий, отвлекая агентов  на себя,  оказался на улице,
запруженной народом. Полицейские бросились за  ним  вдогонку, решив,  что уж
этого-то хромого они схватят  наверняка. Безногий мчался зигзагами, но те не
отставали. Безногий сделал вид, что хочет выскочить с противоположного конца
улицы, а потом, резко остановившись (разогнавшийся преследователь  проскочил
дальше),   кинулся   в   переулок,   а   оттуда   побежал   не    вниз,   на
Байша-дос-Сапатеирос, а  вверх, к Праса-до-Паласио: он  знал, что  иначе его
догонят  непременно: ноги у полицейских были длиннее. И ему, хромому, далеко
не уйти. Он не дастся им. Он  помнит, как обошлись с ним когда-то в участке,
-- тот арест до сих пор мучает его в кошмарных  снах. Нет, больше они его не
схватят, -- бьется в нем единственная мысль.  Полицейские несутся за  ним по
пятам. Безногий знает, что они будут из кожи вон лезть, чтобы  схватить его,
поимка "капитана" -- дело нешуточное,  это  пахнет наградой  и повышением по
службе. Так  вот же  не  будет  по-вашему! Они  его не возьмут,  пальцем  не
притронутся. Он отомстит им. Он ненавидит их, как и весь мир, потому что мир
к нему жест