царстве
Иеманжи они  будут вместе.  Он  плывет  за баркасом. Он видит, как с  палубы
простирает к нему руки Дора. Больше для него нет ничего  и не будет вовек. А
силы его уже на исходе. Он плывет, глядя на звезды, на огромную желтую луну.
Разве  страшно  умереть,  отыскивая любимую?  Разве  страшно  утонуть, плывя
навстречу любви?
     И  разве имеет значение, что в эту ночь астрономы  заметили  в небе над
Баией комету -- звезду с золотой гривой?  Педро видел, как Дора превратилась
в  звезду и взлетела в небеса.  Дора оказалась  отважней  всех, смелей  Розы
Палмейрао и Марии Кабасу: в смертный свой  час эта девочка,  едва вошедшая в
пору, наградила  его своей  любовью.  Вот потому  и засияла  над Баней новая
звезда, -- звезда  с  длинной золотой  гривой, звезда, которая не загоралась
еще ни в чью честь.
     Педро Пуля счастлив. Мир  и  покой осеняют  наконец и  его.  Теперь  он
знает, что среди тысяч звезд, горящих  в баиянском небе, равном которому нет
на свете, будет отныне сиять ему его звезда.
     Далеко от берега подобрал его баркас Богумила.

ПЕСНЬ БАИИ,ПЕСНЬ СВОБОДЫ

ПУТИ-ДОРОГИ

     С того дня, как  умерла Дора, прошло не много времени, и "капитаны" еще
не успели забыть тех  кратких, но запомнившихся им дней, которые она провела
у  них, не забыли о  ее болезни и смерти,  и  кое-кто, входя, еще смотрит по
привычке в тот  угол, где  она любила  сидеть вместе с Профессором и Большим
Жоаном,  смотрит так,  словно надеется опять  увидеть ее там. Никто не может
понять, как это так получилось, что  у них нежданно-негаданно появилась мать
и сестра, и  потому они продолжают  искать ее  глазами, хоть  и видели,  как
отчалил от  берега баркас Богумила,  чтобы похоронить Дору в морской пучине.
Один только  Педро Пуля не ищет Дору в пакгаузе, а все  поглядывает на небо,
мечтая  разглядеть  среди  множества  звезд  ту,  у  которой  такая  длинная
золотистая грива.
     А Профессор, придя однажды вечером в "норку", не зажег свечу, не открыл
книгу, ни с кем не  завел разговора. С тех  пор, как  лихорадка унесла Дору,
прежняя его  жизнь кончилась безвозвратно.  Ее присутствие  придавало  всему
смысл  и  новое  значение.  Пакгауз  в   такие  минуты  казался  ему   рамой
ненаписанных картин:  вот  Дора  по-матерински  склоняется над  Котом,  и ее
белокурые волосы падают  ему на грудь.  Вот  она целует  брата и  шепчет ему
"покойной ночи". Вот она поет кому-то колыбельную,  вот,  точно  бесстрашная
мулатка из сертанов, горделиво  улыбается Вертуну, любуясь его отвагой.  Вот
после  целого дня, проведенного  на улицах  Баии,  после  всех  приключений,
преследований и погонь она, хохоча, вбегает в  пакгауз, и волосы ее летят за
нею.  А вот она, сгорая от  лихорадки, простирает руки к возлюбленному, зовя
его для первого и последнего объятия. А теперь пакгауз стал  для него рамой,
из  которой вырезали  холст; теперь все прежнее потеряло для  него смысл.  А
может быть,  и  наоборот:  приобрело  новый смысл, отталкивающий  и ужасный.
Профессор  сильно  изменился  со дня смерти  Доры:  стал  молчалив  и угрюм,
постоянно о чем-то размышлял и где-то отыскал того человека, который дал ему
на улице Чили свою карточку.
     И  вот пришел вечер, когда Профессор не зажег свечу,  не раскрыл книгу,
не заговорил с Большим  Жоаном, присевшим рядышком.  Он стал  собирать  свои
пожитки -- большую их  часть составляли книги. Большой Жоан  глядел на  него
молча. Он все понял, хотя славился в  шайке тем, что соображал очень туго. А
когда  вернувшийся Педро сел рядом и угостил Профессора сигаретой, тот вдруг
сказал:
     -- Знаешь, Пуля, я ухожу...
     -- Куда?
     Профессор оглядел  пакгауз, веселых  мальчишек, которые, пересмеиваясь,
сновали назад-вперед в полутемном пакгаузе и как будто не замечали шнырявших
под ногами крыс.
     -- Что у нас есть? Что нас ждет? Зуботычины в полиции? Все говорят, что
когда-нибудь  все изменится, -- и  падре Жозе Педро,  и Жоан  де Адан, и  ты
тоже... Я решил свою жизнь изменить сам.
     Педро не промолвил  в  ответ ни  слова, но в глазах у него застыл немой
вопрос; а Большой Жоан опять все понял.
     -- Я  буду  учиться у  одного  художника из  Рио...  Доктор  Дантас  --
помнишь,  тот  с  мундштуком?  -- написал ему, послал мои  рисунки...  И вот
теперь пришел ответ: он хочет, чтобы я приехал. Когда-нибудь я изображу нашу
жизнь, наш мир... Помнишь, я говорил тебе?.. Теперь это у меня выйдет...
     Голос Педро звучал ласково:
     -- Ты не только изобразишь нашу жизнь -- ты поможешь ее изменить...
     -- Это как? -- спросил Большой Жоан.
     Профессор тоже  не  по