у них  на  пороге  и печальным, жалобным  голоском  просил
какой-нибудь еды и позволения переночевать,  ни у кого язык не поворачивался
отказать ему. Сейчас Безногий издевался над Котом, -- тот убил целый день на
то,  чтобы  украсть  перстень  с  винно-красным  камнем,   который  оказался
стекляшкой, ничего не стоящей дребеденью.
     Неделю назад Кот оповестил всех и каждого:
     -- Приглядел  я перстенек, такой, что епископу надеть  не стыдно. И как
раз мне подойдет. Тут главное -- не сробеть. Вот посмотрите, я его уведу...
     -- Он на витрине?
     -- Не на витрине, а  на пальце у того толстяка, что каждое утро садится
в трамвай на Байша-дос-Сапатейрос!
     И Кот не знал покоя до тех пор, пока не ухитрился все-таки в трамвайной
давке  снять перстень  и  улизнуть,  когда  толстяк обнаружил  пропажу.  Кот
нацепил перстень на средний палец и перед всеми  хвастался своей добычей. Но
Безногий поднял его на смех:
     -- Было б из-за чего рисковать! Овчинка выделки не стоит.
     -- Помолчи, Безногий, не нарывайся!
     --  До чего ж ты глуп, Котик! В ломбарде  за эту стекляшку  не дадут ни
гроша.
     --  А я и не  собираюсь его  закладывать. Он  мне по вкусу. Подцеплю на
него какую-нибудь...
     О женщинах  они говорили очень  непринужденно  и со знанием  дела, хотя
самому  старшему едва минуло шестнадцать: тайны  любви  давно уже  перестали
быть тайнами для них.
     Вошедший  Педро  Пуля унял  начинавшуюся  драку. Большой  Жоан, оставив
Профессора, который так и  не оторвался от книги,  подошел поближе. Безногий
продолжал хихикать себе под нос, издеваясь над трофеем  Кота. Педро окликнул
его и  вместе с  Большим Жоаном уселся рядом с  Профессором. Остальные  тоже
опустились  на   пол.  Безногий  сунул  в  рот  окурок  дорогой   сигары,  с
наслаждением  затянулся.  Большой Жоан  вглядывался  в море, видневшееся  за
открытой дверью, -- там, где обрывались песчаные гряды.
     -- Ко мне сегодня приходил Гонсалес...
     -- Чего ему надо? -- спросил Безногий. -- Золотую цепочку? Еще одну?
     -- Нет, не цепочку. Шляпу. И непременно фетровую. Из рисовой соломки не
хочет, говорит, на них спроса нет. И еще...
     -- Ну, что еще? -- снова перебил его Безногий.
     -- Ношеную, говорит, не надо. Только новую.
     -- Ишь, разлетелся... Если б еще платил по совести...
     -- Ты ведь знаешь,  Безногий, у него  рот  на замке. Раскошеливается-то
он,  конечно,  со  скрипом,  но зато никогда не заложит,  из него  слова  не
вытянешь.
     --  Не то что  со скрипом, а вообще жмот. А  молчать -- ему же на руку.
Будет болтать -- загремит в тюрягу.
     -- Вот что, Безногий, не  хочешь дело делать, иди отсюда, не мешай. Дай
обдумать.
     -- Думай себе на здоровье. Я  просто считаю, что незачем с этим жуликом
испанским дело иметь. Делай как знаешь.
     --  Он  сказал, что заплатит сполна.  Есть  смысл  покорячиться. Только
обязательно --  фетровую  и неношеную.  Возьмись-ка за это, Безногий, собери
своих и попробуй достать.  Завтра к вечеру  Гонсалес  пришлет  с  кем-нибудь
денег и заберет товар.
     --  В  кино  можно попробовать, --  сказал  Профессор,  повернувшись  к
Безногому.
     --  На  Витории  еще лучше, -- пренебрежительно  отвечал тот. -- Там  у
каждого бумажники -- вот такие. Пришел и выбирай любую шляпу.
     -- На Витории и от фараонов не продыхнуть.
     -- А ты  уж и испугался? Там же не агенты, а постовые. Пойдешь со мной,
Профессор?
     -- Пойду. Мне самому нужна шляпа.
     Вмешался Педро Пуля:
     -- Бери  кого  хочешь, Безногий, полную тебе даю волю, действуй на свое
усмотрение.  Только Кота и Большого Жоана оставь:  они мне нужны для другого
дела. -- Он посмотрел на Жоана: -- Дельце с Богумилом.
     -- Да, он мне сказал. Сегодня вечером зайдет, устроим капоэйру.
     Педро крикнул  вслед Безногому,  который уже  отправился  к  Леденчику,
чтобы обсудить с ним, кто пойдет добывать шляпы:
     -- Слышь, Безногий, предупреди своих: если будет "хвост", сюда пусть не
приводят.
     Он  стрельнул  у  Большого  Жоана  сигарету. Безногий  издали  подзывал
Леденчика. Педро Пуля отправился на розыски Кота -- у него было к нему дело,
-- потом  вернулся  и улегся  на полу  рядом  с Профессором,  который  снова
уткнулся  в книгу.  Но  свеча догорела и погасла,  в  пакгаузе  стало совсем
темно. Большой Жоан, осторожно ступая, пошел к дверям,  растянулся на пороге
во весь рост. Он и во сне не расставался с ножом, заткнутым за пояс.
     Леденчик был тощий и долговязый, желтоватая кожа туго обтягивала скулы,
глубоко   посаженные   глаза   казались   бездонными,   тонкие   губы  редко
растягивались  в улыбку.  Безногий для затравки  осведомился,  успел  ли тот
помолиться, а потом рассказал ему о шляпах. Они тщательно отобрали тех,  кто
пойдет  на дело, обсудили,  кто где будет промышлять, и расстались. Леденчик
пошел в тот угол пакгауза, где всегда спал, любовно и тщательно разложил все
свои  пожитки:  старое  одеяло,  маленькую  подушку, которую  ловко увел  из
гостиницы,  когда по