ердная дона Эстер, обнимут  ли, даруя  защиту, руки  падре
Жозе,  почувствует ли он  могучее плечо  забастовщика Жоана де Адана,  образ
мужчины в жилете всегда тут как тут: он не даст ему поверить  ни в  доброту,
ни в братство. Безногий всегда будет сам по  себе, один со своей ненавистью,
обращенной на белых и  негров, на мужчин и женщин, на богатых  и бедных,  --
потому он и не хочет, чтобы относились к нему хорошо.
     К вечеру вернулся домой хозяин, сеньор Раул, -- весьма известный в Баии
адвокат,   разбогатевший   на  удачных   защитах,   профессор   юридического
факультета,   но  прежде  всего   --  знаменитый  коллекционер,   обладатель
прекрасного  собрания картин, старинных монет и антиквариата. Безногий в эту
минуту  рассматривал  гравюры в детской книжке,  потешаясь над  незадачливым
слоном,  которого обдурила обезьяна.  Раул, не замечая мальчика, поднялся по
лестнице. Но через минуту  прибежала горничная и повела  Безногого в комнату
доны Эстер. Раул,  уже  без пиджака,  с сигарой во  рту, поглядел на него  с
приветливым   любопытством,  а  Безногий,  напустив  на  себя  вид  крайнего
замешательства, затоптался на пороге.
     -- Проходи.
     Безногий  вошел,  прихрамывая, не зная,  куда девать  руки. Дона  Эстер
ласково сказала:
     -- Сядь, мой мальчик, не бойся.
     Безногий  опустился на  самый  краешек стула.  Адвокат разглядывал  его
пристально,  но   доброжелательно,   и  мальчик   приготовился  отвечать  на
неизбежные вопросы. Он  снова повторил  все, что было рассказано  утром,  но
когда  в нужном  месте заплакал в три ручья,  Раул остановил его, поднялся и
отошел к окну.  Безногий понял, что  хозяин растрогался, и мысленно похвалил
себя, гордясь своим  актерским даром.  Но  тут  адвокат повернулся, шагнул к
доне  Эстер,  поцеловал ее  -- в  лоб, а потом в губы.  Безногий  потупился.
Адвокат положил ему руку на плечо:
     -- Ты  никогда  больше  не будешь  голодать. А сейчас...  Сейчас  пойди
поиграй во  что-нибудь или  книжку посмотри...  Вечером сходим  в  кино.  Ты
любишь кино?
     -- Люблю, сеньор.
     Адвокат  жестом отпустил его,  но,  выходя из  комнаты,  безногий успел
заметить, как тот обнял жену и сказал ей:
     -- Ты -- святая. Что ж, давай возьмем его к нам. Вырастим его.
     Наступал  вечер,  темнело,  зажглись  фонари, и Безногий подумал,  что,
наверно,  в  этот  час  шайка,  как  всегда  носится  по  городу  в  поисках
пропитания.
     ...Очень  жалко было,  что  нельзя  завопить  от  восторга, когда герой
фильма вздул  наконец того гада. Безногий понимал, что это тебе не галерка в
"Олимпии"  и  не тот захудалый кинотеатрик  в Итапажипе,  куда ему случалось
проникать без  билета,  --  здесь,  сидя  в  мягком кресле  "Гуарани",  кино
полагалось смотреть молча. Когда же он все-таки не выдержал и свистнул, Раул
покосился  на него. Правда, улыбнулся,  но и прижал палец  к  губам: нельзя,
мол, неприлично.

     Потом  его  повели  в  бар напротив кинотеатра  и  угостили  мороженым.
Безногий ел и думал  о том,  что  чуть было не допустил непоправимой ошибки:
когда  адвокат  спросил, чем  его  угостить, он едва  не  ляпнул: "Пивка  бы
похолодней", но вовремя прикусил язык.
     Адвокат сам вел машину, а  дона Эстер с Безногим сидели сзади. Отвечать
на  вопросы было  сущей  мукой:  все  время приходилось  следить,  как бы не
сорвалось  неподобающее  словечко  из  лексикона  "капитанов".   Дона  Эстер
расспрашивала  его о бедной  покойной  мамочке, и Безногий  выкручивался как
мог, стараясь помнить, что он  наврал  раньше,  чтобы не  запутаться вконец.
Добрались до дому, и дона Эстер проводила мальчика в его комнату.
     -- Тебе не будет страшно одному?
     -- Нет, сеньора.
     -- Ты поживешь первое время тут, а потом переберешься наверх, в комнату
Аугусто.
     -- Да зачем же, дона Эстер, мне и здесь хорошо...
     Она наклонилась, поцеловала его в щеку:
     -- Доброй ночи, мой мальчик, -- и вышла, прикрыв за собой дверь.
     А Безногий так и стоял посреди комнаты, не  в силах сдвинуться с места,
не в силах  ответить "спокойной ночи". Он прижимал ладонь к щеке, до которой
дотронулись  губы  доны Эстер.  Мысли  его путались. В глазах  потемнело, он
ничего не ощущал,  кроме этого нежного  прикосновения, кроме этой  неведомой
ему материнской ласки. Кроме этого  поцелуя. Ему казалось, что земля на  миг
остановилась:  отныне  все   было   преображено  этим  поцелуем.  Ничего  не
существовало больше в мире -- только материнский поцелуй, горевший у него на
щеке.
     Потом начался обычный ужас кошмарных  снов:  смеялся мужчина в  жилете,
глядя, как солдаты гоняют Безногого из угла в угол. Но потом вдруг появилась
дона Эстер, а Безногий сжал в руке неизвестно откуда взявшийся кнут -- как у
того парня из фильма,  --  и человек в жилете погиб вместе с солдатами лютой
смертью...
     Минула неделя. Педро Пуля уже несколько раз приходил к особняку, ожидая
вестей от Безногого, который все не возвращался в пакгауз, хотя за это время
можно было  двадцать  раз  выяснить, где хранятся ценности и куда  бежать  в
случае  опасности.  Но  вместо  Безногого  Педро встречал  горничную: она-то
думала,  что это  ради  нее торчит  он возле  адвокатского особняка. Однажды
Педро словно невзначай задал ей вопрос:
     -- Что это за парнишка у вас там объявился?
     -- Хозяйка взяла его на воспитание. Славный мальчуган.
     Педро  подавил  улыбку: он знал, что Безногий, если  захочет, сойдет за
паиньку.
     -- Годами он  чуть тебя постарше, -- продолжала горничная, -- но совсем
еще ребенок. Он-то небось ни с кем еще не путался, не то что ты, отпетый...
     -- Ты же меня и совратила, вовлекла в разврат.
     -- Будет врать-то!
     -- Ей-Богу.
     Хотя у нее были вески