транном  человеке, проложившем кровавый
путь  среди людей,  как метеор  всеразрушающий. Я  не могу  постичь причину
алчности  его  к  смертоубийству!  Еще  если  бы  он обращался  к  оному  в
критических  обстоятельствах,  то  есть  посреди  неприятельских  корпусов,
отрезанный  и  теснимый противными  отрядами  и  в невозможности  доставить
взятых им пленных в армию. Но он обыкновенно предавал их смерти не во время
опасности, а освободясь уже  от оной; и потому бесчеловечие сие вредило ему
даже  и  в маккиавеллических  расчетах  его,  истребляя  живые грамоты  его
подвигов.  Мы  знали,  что  он  истинно  точен  был в  донесениях  своих  и
действительно  забирал и истреблял  по триста  и четыреста нижних  и вышних
чинов, но  посторонние люди, линейные и  главной квартиры чиновники, всегда
сомневались в его успехах и полагали, что он только бьет на бумаге, а не на
деле. Ко  всему тому  таковое поведение вскоре лишило  его лучших офицеров,
вначале к нему приверженных. Они содрогнулись быть не токмо помощниками, но
даже свидетелями  сих бесполезных кровопролитий и оставили  его с одним его
сеидом  -  Ахтырского гусарского  полка унтер-офицером  Шиановым, человеком
неустрашимым, но кровожаждущим и  по невежеству своему надеявшимся получить
царство  небесное за истребление  неприятеля каким  бы то образом  ни было.

В ночь  возвратились разъездные  мои, посланные к селу  Ляхову, и уведомили
меня, что  как в нем, так  и в Язвине находятся  два сильных неприятельских
отряда, что мне подтвердил  и приведенный ими пленный, уверяя, что в первом
селе  стоит  генерал  Ожеро  с  двумя  тысячами  человек  пехоты  и  частью
кавалерии.

Мы решились атаковать Ляхово. Но так как все три партии не составляли более
тысячи  двухсот человек  разного сбора  конницы, восьмидесяти  егерей 20-го
егерского полка  и четырех  орудий, то я  предложил пригласить на  удар сей
графа Орлова-Денисова, которого партия  состояла из шести полков казачьих и
Нежинского драгунского полка, весьма  слабого, но еще годного для декорации
какого-нибудь возвышения.

Немедленно я  послал к графу письмо  пригласительное: "По встрече и разлуке
нашей я  приметил, граф,  что вы считаете меня  непримиримым врагом всякого
начальства;  кто без  властолюбия? И  я, при  малых дарованиях  моих, более
люблю быть первым, нежели вторым, а еще менее четвертым. Но властолюбие мое
простирается до черты общей  пользы. Вот пример вам: я открыл в селе Ляхове
неприятеля, Сеславин, Фигнер и я соединились. Мы готовы драться. Но дело не
в драке,  а в успехе. Нас не более тысячи  двухсот человек, а французов две
тысячи  и еще  свежих. Поспешите  к нам  в Белкино,  возьмите нас  под свое
начальство - и ура! с богом!"

Двадцать седьмого числа мы были на марше. Вечером я получил от графа ответ.
Он писал: "Уведомление о движении вашем в Белкино я получил. Вслед за сим и
я следую  для нападения на неприятеля;  но кажется мне, что  атака наша без
присоединения  ко мне  командированных  мною трех  полков, которые  прибыть
должны через два часа, будет не наверное; а потому не худо бы нам дождаться
и действовать всеми силами".

Двадцать восьмого, поутру, Фигнер,  Сеславин и я приехали в одну деревушку,
занимаемую полком  Чеченского, верстах в двух  от Белкина. Вдали было видно
Ляхово, вокруг  села биваки;  несколько пеших и  конных солдат показывались
между  избами  и шалашами,  более  ничего  не можно  было заметить.  Спустя
полчаса времени мы увидели неприятельских фуражиров в числе сорока человек,
ехавших  без  малейшей осторожности  в  направлении  к Таращину.  Чеченский
послал в  тыл им лощиною сотню казаков  своих. Фуражиры приметили их, когда
уже  было  поздно. Несколько  спаслось  бегством, большая  часть, вместе  с
офицером (адъютантом  генерала Ожеро), сдалась в  плен. Они подтвердили нам
известие о корпусе Бараге-Дильера  и об отряде генерала Ожеро, кои невзирая
на следование отряда графа Ожаровского, прошедшего 27-го числа Балтутино на
Рославльскую  дорогу, остались  неподвижными, хотя  Балтутино от  Ляхова не
более как в семнадцати, а от Язвина в девяти верстах.

Вскоре  из Белкина  подошла  ко мне  вся партия  моя, и  граф Орлов-Денисов
явился на  лихом коне  с вестовыми гвардейскими казаками.  Он известил нас,
что командированные  им три  полка прибыли и  что вся его  партия подходит.
Поговоря со мною, как  и с которой стороны будем атаковать, он повернулся к
Фигнеру и  Сеславину, которых еще партии не прибыли  на место, и сказал: "Я
надеюсь, господа, что вы нас поддержите". Я предупредил ответ их: "Я за них
отвечаю, граф; не русским - выдавать русских". Сеславин согласился от всего
сердца, но  Фигнер с некоторою ужимкой, ибо  один любил опасности, как свою
стихию,  другой -  не  боялся их,  но любил  сквозь них  видеть собственную
пользу  без  раздела ее  с  другими.  Спустя час  времени  все партии  наши
соединились, кроме  восьмидесяти егерей  Сеславина; а так  как мне поручена
была честь вести передовые  войска, то я, до прибытия егерей, велел выбрать
в  стрелки  казаков,  имевших  ружья, и  пошел  к  Ляхову, следуемый  всеми
партиями.

Направление  наше   было  наперерез  Смоленской   дороге,  дабы  совершенно
преградить   отряду   Ожеро  отступление   к  Бараге-Дильеру,   занимавшему
Долгомостье.

Коль скоро  начали мы вытягиваться и подвигаться к  Ляхову, все в селе этом
пришло в смятение; мы услышали барабаны и ясно видели, как отряд становился
в ружье; стрелки отделялись от колонн и выбегали из-за изб к нам н