рый навык к партизанской войне, тогда как я
вижу, что  в то же время поручают команды  людям, хотя по многим отношениям
достойным,  но  совершенным школьникам  в  сем роде  действия". Я  заключал
письмо мое  изложением выгод размножения, а  не сосредоточивания партий при
тогдашних обстоятельствах,  и послал  урядника Крючкова с  пятью казаками в
главную квартиру, находившуюся, по  известиям, около Вязьмы. Я приказал ему
искать меня к 23-му  числу около села Гаврикова, чрез которое я намерен был
следовать после поиска моего к селу Рыбкам.

Того же  числа, то есть 21-го, около полуночи,  партия моя прибыла за шесть
верст от Смоленской дороги и остановилась в лесу без огней, весьма скрытно.
За два часа пред рассветом мы двинулись на Ловитву. Не доходя за три версты
до большой дороги, нам  уже начало попадаться несметное число обозов и туча
мародеров.  Все мы  били  и рубили  без малейшего  сопротивления.  Когда же
достигли  села  Рыбков,  тогда попали  в  совершенный  хаос! Фуры,  телеги,
кареты, палубы, конные и пешие солдаты, офицеры, денщики и всякая сволочь -
все валило  толпою. Если б партия моя была бы  вдесятеро сильнее, если бы у
каждого казака  было по десяти рук, и тогда  невозможно было бы захватить в
плен  десятую часть  того, что  покрывало большую  дорогу. Предвидя  это, я
решился, еще пред выступлением  на поиск, предупредить в том казаков моих и
позволить  им  не заниматься  взятием  в  плен, а,  как  говорится,  катить
головнею по  всей дороге. Скифы мои  не требовали этому подтверждения; зато
надо было видеть ужас, объявший всю сию громаду путешественников! Надо было
быть свидетелем смешения криков отчаяния с голосом ободряющих, со стрельбою
защищающихся,  с треском  на воздух  взлетающих артиллерийских палубов  и с
громогласным   "ура" казаков  моих!  Свалка эта  продолжалась с  некоторыми
.переменами  до  времени  появления  французской  кавалерии,  а за  нею  и
гвардии[40].

Тогда я  подал сигнал, и вся партия,  отхлынув от дороги, начала строиться.
Между тем гвардия Наполеона,  посредине коей он сам находился, подвигалась.
Вскоре  часть кавалерии  бросилась  с дороги  вперед и  начала  строиться с
намерением отогнать нас далее.  Я весьма уверен был, что бой не по силе, но
страшно  хотелось  погарцевать  вокруг  его императорского  и  королевского
величества и первому из отдельных начальников воспользоваться честью отдать
ему прощальный поклон за  посещение его. Правду сказать, свидание наше было
недолговременно; умножение  кавалерии, которая  тогда была еще  в положении
довольно изрядном, принудило меня вскоре оставить большую дорогу и уступить
место громадам,  валившим одна за  другою. Однако во время  сего перехода я
успел, задирая  и отражая неприятельскую кавалерию, взять  в плен с бою сто
восемьдесят человек и двух офицеров и до самого вечера конвоевал императора
французов   и   протектора    Рейнского   союза   с   приличной   почестью.

Двадцать  третьего  числа  я,  перешед  речку  Осму,  предпринял  поиск  на
Славково, где  снова столкнулся  с старою гвардиею.  Часть оной расположена
была  на  биваках,  а  часть в  окрестных  деревушках.  Внезапное и  шумное
появление  наше из  скрытного местоположения  причинило большую  сумятицу в
войсках. Все  бросились к ружью; нам сделали даже  честь стрелять по нас из
орудий. Перестрелка продолжалась до вечера без значительной с нашей стороны
потери. Вечером прибыло несколько эскадронов неприятельской кавалерии, но с
решительным намерением не сражаться,  ибо, сделав несколько движений вправо
и  влево колоннами, они,  выслав фланкеров,  остановились, а мы,  забрав из
оных  несколько человек,  отошли  в Гаврюково.  Поиск сей  доставил  нам со
взятыми фланкерами сто сорок  шесть человек фуражиров, трех офицеров и семь
провиантских фур с разною рухлядью; успех не важный относительно добычи, но
важный потому,  что опроверг  намерение Наполеона внезапно  напасть со всею
армиею на авангард наш;  по крайней мере, так можно заключить по циркуляру,
посланному от  Бертье ко  всем корпусным командирам.  Нападение сие, будучи
основано на  тайне и неведении  с нашей стороны о  местопребывании всех сил
неприятеля,  не могло уже  быть приведено  в исполнение, коль  скоро завеса
была сорвана моею партиею.

Поутру 24-го числа я получил от генерала Коновницына разрешение действовать
отдельно и повеление поспешно следовать к Смоленску. Посланный сей уведомил
меня о счастливом сражении при Вязьме 22-го числа и о шествии вслед за мной
партий Сеславина  и Фигнера, в  одно время как Платов  напирал на арьергард
неприятеля  с тыла.  Получа повеление  сие, я  не мог  уже тащить  за собою
храбрую пехоту  мою, состоявшую  еще в ста  семидесяти семи рядовых  и двух
унтер-офицерах; почему я расстался  с нею на дороге от Гаврюкова и отправил
ее в Рославль к начальнику ополчения Калужской губернии.

Теперь я касаюсь до одного случая с прискорбием, ибо он навлекает проклятие
на русского  гражданина. Но  долг мой говорить  все то, что я  делал, в чем
кому  содействовал, кто  в чем  мне содействовал  и чему я  был свидетелем.
Пусть время поставит каждого на свое место.

Около  Дорогобужа явился  ко  мне вечером  Московского гренадерского  полка
отставной  подполковник  Маслеников,  в  оборванном мужичьем  кафтане  и  в
лаптях.  Будучи знаком  с Храповицким  с детства  своего, свидание  их было
дружеское; вопросы  следовали один за другим,  и, как вопросы того времени,
все относились к настоящим  обстоятельствам. Он рассказывал свое несчастие:
как не успел в