в,  в одно время как  часть оных искала
броду выше  того места,  где находилась партия  моя. Я увидел  по сему, что
стремление  неприятеля   не  ограничится  рекою,  и   потому  взял  меры  к
отступлению на Федотково. Вследствие чего и дабы совершить оное безопаснее,
я  немедленно  послал  три  разъезда, по  десяти  казаков  каждый: один  на
Кузнецово к селу Козельску  для открытия левой стороны, дабы никакой другой
неприятельский отряд  не мог  сбоку помешать моему отступлению,  второй - в
Федотково, для открытия дороги, которую партия избрала, и для приготовления
оной  продовольствия,  а  третий -  в  Знаменское,  с повелением  Бельскому
оставить немедленно  сие село  с поголовным ополчением  и с моею  пехотою и
поспешнее  следовать по  Юхновской дороге  к селу  Слободке. Сам  же, желая
выиграть  время,  пока  неприятель   дойдет  до  реки  и  будет  чрез  оную
переправляться,  двинулся  рысью в  три  колонны  и в  два  коня, чтобы  по
средству  длины  колонн показаться  сильнее,  нежели  я был  действительно.
Сначала  все  шло  удачно:   перестрелка  умолкла,  и  мы  продолжали  путь
беспрепятственно, но  едва успели  пройти около семи верст,  как оба первые
разъезда во всю прыть прибыли к нам навстречу и уведомили меня, первый: что
другая конная  неприятельская колонна идет  на дорогу, по коей  я следую, а
второй:  что и  в  Федотково вступил  неприятель. В  доказательство первому
известию  неприятель стал  уже  показываться с  левой стороны,  а последнее
подтвердил мне прибывший из  Федоткова конный крестьянин, который сам видел
неприятеля,  вступившего  в  село,  и  с  тем  оттуда  выехал,  чтобы  меня
уведомить.  Обстоятельства  представлялись   не  в  розовом  цвете!  Долгое
размышление было  неуместно; я  немедленно, поворотя вправо  на Борисенки и
переправясь чрез Угру при  Кобелеве, прибыл в Воскресенское, находящееся на
границе   Медынского    уезда,   возле   дороги   из    Юхнова   в   Гжать.

На  марше  моем один  урядник  и  два казака  были  посланы  к Бельскому  с
повелением  не  останавливаться уже  в  Слободке,  отступить к  Климовскому
заводу;  сим  же  посланным  велено было  поспешнее  проехать  в Юхнов  для
уведомления дворянского предводителя,  что партия отступает в Воскресенское
и  чтобы  все  бумаги,  которые будут  адресованы  на  мое  имя из  главной
квартиры, были посылаемы прямо в означенное село.

Двадцатого,  поутру,  я  получил   уведомление  от  дежурного  генерала  об
отступлении  неприятеля из  Малоярославца  и о  следовании его  на  Гжать и
Смоленск[38] . Этого надлежало ожидать:  внезапное умножение неприятельских
отрядов и  обозов с  некоторого времени между Вязьмою  и Юхновом достаточно
могло удостоверить  в незамедленном отступлении  всей неприятельской армии.
Несмотря  на это,  я не  мог бы  тронуться с  места, если бы  светлейший не
отрядил  после  Малоярославского дела  всю  легкую  свою конницу  наперерез
неприятельским колоннам,  идущим к Вязьме. Появление  большой части легкого
войска с  атаманом Платовым  и с графом  Орловым-Денисовым на пространстве,
где  я шесть  недель действовал  и которое  в сие  время находилось  уже во
власти неприятельских  отрядов, принудило  их удалиться частию  к Вязьме, а
частию к  Дорогобужу, и  тем освободило меня из  заточения в Воскресенском.
Без  сомнения, я  лично  много обязан  сей спасительной  мысли; но  если бы
уважили неоднократные  представления мои  об умножении на  сем пространстве
числа  легких войск  с начала  занятия Тарутина, тогда  отряды, потеснившие
меня  почти до  Юхнова,  или не  смели  бы явиться  на пространстве,  столь
впоследствии необходимом  для нашей армии, и  опустошать оное, или попались
бы немедленно в руки нашим партиям. Как бы то ни было, исправлять прошедшее
было  поздно;  следовало  пользоваться  настоящим, и  я  немедленно  послал
Бельскому повеление поспешнее двинуться  в Знаменское, где соединился с ним
того же числа вечером.

Двадцать  первого я  оставил поголовное  ополчение на месте  и, присоединяя
регулярную  пехоту к  партии,  выступил в  два часа  утра  по Дорогобужской
дороге на село Никольское,  где, сделав большой привал, продолжал следовать
далее. От направления сего я попался между отрядами двух
генерал-адъютантов: графа  Ожаровского и графа Орлова-Денисова [39]; первый
прислал  ко мне  гвардии ротмистра  (что ныне  генерал-лейтенант) Палицына,
дабы выведать,  не можно ли ему  прибрать меня к рукам,  а последний еще от
19-го числа  прислал офицера отыскивать меня для  объяснения, что если я не
имею  никакого  повеления  от светлейшего  после  20-го  октября, то  чтобы
немедленно поступил в его команду.

Уверен будучи, что звание  партизана не освобождает от чинопослушания, но с
сим  вместе   и  позволяет  некоторого  рода   хитрости,  я  воспользовался
разновременным приездом обоих присланных  и объявил первому о невозможности
моей служить  под командою графа Ожаровского  по случаю получения повеления
от графа  Орлова-Денисова поступить  под его начальство,  а второго уверил,
что я уже поступил под начальство графа Ожаровского и, вследствие повеления
его, иду к Смоленской дороге.

Между  тем  я  не  счел  не  только  предосудительным,  но  даже  приличным
солдатской  гордости -  просить  генерала Коновницына  довести до  сведения
светлейшего неприятность, которою я угрожаем. "Имев счастие, - писал я ему,
-  заслужить  в  течение   шестинедельного  моего  действия  особенное  его
светлости внимание,  мне чрезмерно  больно, при всем уважении  моем к графу
Орлову-Денисову  и к  графу  Ожаровскому, поступить  в начальство  того или
другого, получив сам уже  некот