в оцепененье странном.
Доплелся: руки у меня дрожат.
Ищу я ключ, я шарю по карманам.

Но нет ключа нигде, и я стою,
Несмело глядя в сторону твою.

* * *

Слеза, что по щеке твоей стекла,
Речь обретя хотя бы на мгновенье,
Наверно б, строго упрекнуть могла
Меня в моем невольном появленье.

Твоей косы поблекшей седина
Не может и не хочет скрыть упрека,
Давая мне понять: моя вина,
Что пряди стали белыми до срока.

Родная, не тумань слезами взгляд,
Жизнь не одними бедами богата,
Тебя прошу я, оглянись назад,
Ведь было много светлого когда-то.

Во имя прошлого, всего, что свято,
Прости меня, хоть я и виноват.




* * *

Не верь ты сверстнице своей бесстыдной,
Что на меня выплескивает грязь.
Любима ты, и, бедной, ей обидно,
Ведь и она красивой родилась.

Соседку старшую не слушай тоже,
Во всем ей чудится моя вина.
Обидно ей, что ты ее моложе
И что любима ты, а не она.

Пусть младшая соседка небылицы,
Меня ругая, станет городить,
Прошу: не верь, она того боится,
Что ей любимою, как ты, не быть.

От века злыми сплетницами были
Те женщины, которых не любили.

* * *

Ты задаешь вопрос свой не впервые.
Я отвечаю: не моя вина,
Что есть на свете женщины другие,
Их тысячи, других, а ты – одна.

Вот ты стоишь, тихонько поправляя
Пять пуговиц на кофте голубой.
И точка, что чернеет над губой,
Как сломанная пуговка шестая.

И ты опять, не слышав слов моих,
Вопрос извечный задаешь мне строго.
Кто виноват, стран и народов много
И много женщин на земле других.

Но изменяю я с тобой одной
Всем женщинам, рожденным под луной.



* * *

Поскольку знаю, что уже давно
Доверья к слову меньше, чем к бумажке,
Пишу я: «Настоящее дано
В том, что люблю я преданно и тяжко.

Что обязуюсь до скончанья дней
Безропотно служить своей любимой,
Что будет страсть моя необоримой
И с каждым днем все жарче и сильней!»

И с давних дней, воистину любя,
Что вызывает у иных сомненье,
Подписываю это сочиненье
Почетным званьем «Любящий тебя»
И отдаю на вечное хранен