янет, -
     Всесильной свойствен равносильный страх! -
     Но столь тонка души моей завеса,
     Что упованья робость зрима станет
     И снисхожденье сыщет в тех очах.


     CXLVIII

     Тибр, Герм, По, Адидж, Вар, Алфей, Гаронна,
     Хебр, Тезин, Истр и тот, что Понт разбил,
     Инд, Эра, Тигр, Евфрат, Ганг, Альба, Нил,
     Ибр, Арно, Танаис, Рейн, Сена, Рона;
     Плющ, можжевельник, ель и ветки клена
     Палящий сердце не угасят пыл;
     Лишь Дафны лист и берег, что судил
     Сквозь слезы петь, - одна мне оборона.
     В мучительном и пламенном бою
     С Любовью - только в них исток отваги,
     Хоть время понукает жизнь мою.
     Расти ж, мой Лавр, над плеском тихой влаги.
     Садовник твой, сокрытый в тень твою,
     В лад шуму вод поверит мысль бумаге.


     CL

     - Душа, что деешь, мыслишь? Будет с нами
     Покой и мир иль вечной жить борьбою?
     - Что ждет - темно; сужу сама с собою:
     Взор дивный скорбен нашими бедами.
     - Что в том, раз ей дано творить очами
     Средь лета лед и пыл огня зимою?
     - Не ей, - тому, кто правит ей самою.
     - Пусть! Но все видеть и молчать годами!
     - Порой язык молчит, а сердце стонет
     Пронзительно; лицо светло и сухо,
     Не виден плач стороннему вниманью. ~
     - Ум все же не спокоен, ропщет глухо,
     Но боли - острой, стойкой - не прогонит;
     Несчастный недоверчив к упованью.


     CLI

     Так не бежит от бури мореход,
     Как, движимый высоких чувств обетом,
     От мук спасенье видя только в этом,
     Спешу я к той, чей взор мне сердце жжет.
     И смертного с божественных высот
     Ничто таким не ослепляет светом,
     Как та, в ком черный смешан с белым цветом,
     В чьем сердце стрелы золотит Эрот.
     Стыжусь глядеть: то мальчик обнаженный.
     И он не слеп - стрелок вооруженный,
     Не нарисован - жив он и крылат.
     Открыл он то мне, что от всех таилось,
     И все, что о любви мной говорилось,
     Мне рассказал моей Мадонны взгляд.


     CLII

     О смирный зверь с тигриною повадкой,
     О ангел в человеческой личине, -
     Страшась, надеясь, в радости, в кручине
     Я скручен так, что и живу украдкой!
     Отпустишь ли, удавишь мертвой хваткой,
     Пожить ли дашь в когтях своей дичине, -
     Всё к одному - обречены кончине,
     Кого Любовь поит отравой сладкой.
     И не под силу обомлевшей силе,
     Страдая, выстрадать двоякость эту -
     Остуду льда и пламена в горниле.
     И хочет сжить она себя со свету,
     Как та, которой и следы простыли;
     Но нету сил. И смерти тоже нету.


     CLIII

     Горячий вздох, ступай к твердыне-сердцу,
     Пусть ото льда оттает Сострадань