лтана видит око, -
     Придет и оснует (дождусь ли срока?)
     Един престол и даст его Багдаду.
     Кумиров здесь осколки в прах сметутся,
     Чертогов тех, что небесам грозили,
     Вельможи алчные огнем пожрутся.
     А души те, что с доблестью дружили,
     Наследят мир; тогда узрим - вернутся
     Век золотой, деяний древних были.


     CXXXVIII

     Исток страданий, ярости притон,
     Храм ересей, начетчик кривосудам,
     Плач, вопль и стон вздымаешь гулом, гудом,
     Весь - ложь и зло; был Рим, стал Вавилон.
     Тюрьма, обманов кузня, где закон:
     Плодясь, зло пухнет, мрет добро под спудом,
     Ад для живых; великим будет чудом,
     Христом самим коль будешь пощажен.
     Построен в чистой бедности убогой,
     Рог на своих строителей вздымаешь
     Бесстыдной девкой; в чем же твой расчет?
     Или в разврате? Или в силе многой
     Богатств приблудных? Константина ль чаешь?
     Тебя спасет бедняк - его народ.


     CXXXIX

     Когда желанье расправляет крылья,
     Которым к вам я, о друзья, влеком,
     Отвлечь Фортуна рада пустяком
     И делает напрасными усилья.
     Но сердце, хоть от вас за много миль я,
     Летит туда, где море языком
     Вдается в дол, где солнечно кругом.
     Я слез моих не удержал обилья.
     Позавчера опять расставшись с ним:
     Оно - свободно, я же - под конвоем,
     В Египет - я, оно - в Ерусалим.
     И расставанье тяжело обоям:
     Давно мы убедились, что двоим
     Нам наслаждаться не дано покоем.


     CXL

     Амур, что правит мыслями и снами
     И в сердце пребывает, как в столице,
     Готов и на чело мое пробиться,
     И стать во всеоружье над бровями.
     Но та, что буйно вспыхнувшее пламя
     Терпеньем и стыдом унять стремится,
     Чей разум - неприступная граница,
     За нашу дерзость недовольна нами.
     И вот Амур показывает спину,
     Надежду потеряв, бежит, горюя,
     Чтоб затвориться в оболочке тесной.
     И я ли повелителя покину?
     И час последний с ним не разделю я?
     Ах, умереть, любя, - конец чудесный!


     CXLI

     Как в чей-то глаз, прервав игривый лёт,
     На блеск влетает бабочка шальная
     И падает, уже полуживая,
     А человек сердито веки трет, -
     Так взор прекрасный в плен меня берет,
     И в нем такая нежность роковая,
     Что, разум и рассудок забывая,
     Их слушаться Любовь перестает.
     Я знаю сам, что презираем ею,
     Что буду солнцем этих глаз убит,
     Но с давней болью сладить не умею.
     Так сладостно Любовь меня слепит,
     Что о чужих обидах сожалею,
     Но сам же в смерть бегу от всех обид.


     CXLIII

     Призыв Амура верно вами понят, -
     И, слушая любви волшебный глас,
     Я так пылаю страстью каждый раз,
     Что пламень мой любую душу