|
рана не проходит,
Когда теряет силу тетива.
XCI
Красавица, избранная тобою,
Внезапно нас покинула - и смело,
Как я надеюсь, в небо улетела:
Жила столь милой, тихою такою.
Тебе ж пора, взяв крепкою рукою
Ключи от сердца, коими владела,
За ней - прямой стезею - до предела.
Пусть не тягчим ты ношею земною;
От главной ты избавлен, хоть нежданно,
Теперь легко от прочих отрешиться,
Как страннику, обретшему свободу.
Ты видишь ныне: к смерти все стремится,
Что создано; душе идти желанно
Без груза к роковому переходу.
XCII
Рыдайте, дамы. Пусть Амур заплачет.
Влюбленные, последний пробил час
Того, кто на земле прославил вас,
Кто сам любил и знал, что это значит.
Пусть боль моя стыдливо слез не прячет,
Пускай сухими не оставит глаз:
Умолк певца любви волшебный глас,
И новый стих уже не будет начат.
Настройтесь, песни, на печальный лад,
Оплакивая смерть мессера Чино.
Пистойцы, плачьте все до одного!
Рыдай, Пистойя, вероломный град,
Что сладкогласного лишился сына!
Ликуйте, небеса, приняв его!
XCIII
- Пиши, - Амур не раз повелевал, -
Поведай всем по праву очевидца,
Как волею моей белеют лица,
Как жизнь дарю, сражая наповал.
Ты тоже умирал и оживал,
И все же мне пришлось с тобой проститься:
Ты знал, чем от меня отгородиться,
Но я настиг тебя, не сплоховал.
И если взор, в котором я однажды
Предстал тебе, чтобы в груди твоей
Создать редут, построить чудо-крепость,
Сопротивленье превратил в нелепость,
Быть может, слезы из твоих очей
Исторгну вновь - и не умру от жажды.
XCIV
Едва допущен в сердце пылким зреньем
Прекрасный образ, вечный победитель,
Сил жизненных растерянный блюститель
Всегда врасплох застигнут выдвореньем;
Усугубляя чудо повтореньем,
Изгнанник во враждебную обитель
Вторгается, неумолимый мститель,
И там грозит он тоже разореньем;
Влюбленные похожи друг на друга,
Когда в обоих жизненная сила
Обители свои переменила
И смертный вред обоим причинила;
И распознать невелика заслуга
Печальный признак моего недуга.
XCV
Когда бы чувства, полнящие грудь,
Могли наполнить жизнью эти строки,
То, как бы люди ни были жестоки,
Я мог бы жалость в каждого вдохнуть.
Но ты, сумевший мо
|
|