двадцать лет подряд печатал во "Всеобщей газете" одну и ту же 
статью, упорно пережевывая старую иезуитскую закваску. Не всех, однако, 
игравших роль земле, застал Сведенборг в таком окаменелом оцепенении: иные 
изрядно усовершенствовались как в добре, так и во зле, и при этом происходят 
весьма странные вещи. Иные герои и святые сего мира стали там отъявленными 
негодяями и беспутниками, но наряду с этим случается и обратное. Так, например, 
святому Антонию ударил
     в голову хмель высокомерия, когда он узнал, как необыкновенно чтит и 
преклоняется перед ним весь христианский мир, и вот он, поборовший здесь, на 
земле, ужаснейшие искушения, стал теперь там наглым проходимцем и достойным 
петли распутником и валяется в дерьме на пару с собственной свиньей. 
Целомудренная Сусанна дошла до предельного позора потому, что кичилась 
собственною нравственностью, в непобедимость которой она уверовала, устояв 
когда-то столь достославно перед старцами; и она поддалась прелести юного 
Авессалома, сына Давидова. Дочери Лота, напротив, с течением времени очень 
укрепились в добродетели и слывут в том мире образцами благопристойности; 
старик же, по несчастью, как и раньше, весьма привержен к бутылке.
     Как бы глупо ни звучали эти рассказы, они, однако, столь же знаменательны, 
сколь и остроумны. Великий скандинавский ясновидец постиг единство и 
неделимость нашего бытия и в то же время вполне познал и признал неотъемлемые 
права человеческой индивидуальности. Посмертное бытие у него вовсе не 
какой-нибудь идеальный маскарад, ради которого мы облекаемся в новые куртки и в 
нового человека: человек и костюм остаются у него неизменными. В ином мире 
Сведенборга уютно почувствуют себя даже бедные гренландцы, которые в старину, 
когда датские миссионеры попытались обратить их в христианство, задали им 
вопрос: водятся ли в христианском раю тюлени? Получив отрицательный ответ, они 
с огорчением заявили: в таком случае христианский рай не годится для 
гренландцев, которые, мол, не могут существовать без тюленей.
     Как противится душа мысли о прекращении нашего личного бытия, мысли о 
вечном уничтожении! Horror vacui 1, которую приписывают природе, гораздо более 
сродни человеческому чувству. Утешься, дорогой читатель, мы будем существовать 
после смерти и в ином мире также найдем своих тюленей.
     А теперь будь здоров, и если я тебе что-нибудь должен, пришли мне счет.

     Писано в Париже. 30 сентября 1851 года.

     Генрих Гейне

     -----------------
      1 Боязнь пустоты (лат.).





 * Стихотворения 1853 и 1854 годов * 



АЛКАЯ ПОКОЯ

     Пусть кровь течет из раны, пусть
     Из глаз струятся слезы чаще.
     Есть тайная в печали страсть,
     И нет бальзама плача слаще.

     Не ранен ты чужой рукой,
     Так должен сам себя ты ранить,
     И богу воздавай хвалу,
     Коль взор начнет слеза туманить.

     Спадает шум дневной; идет
     На землю ночь с протяжной дремой,-
     В ее руках тебя ни плут
     Не потревожит, ни знакомый.

     Здесь ты от музыки спасен,
     От пытки фортепьяно пьяных,
     От блеска Оперы Большой
     И страшных всплесков барабанных.

     Здесь виртуозы не теснят
     Тебя тщеславною оравой,
     И с ними гений Джакомо
     С его всемирной клакой славы.

     О гроб, ты рай для тех ушей,
     Которые толпы боятся.
     Смерть хороша, -- всего ж милей,
     Когда б и вовсе не рождаться.



2

В МАЕ

     Друзья, которых любил я в былом,
     Они отплатили мне худшим злом.
     И сердце разбито; но солнце мая
     Снова смеется, весну встречая.

     Цветет весна. В зеленых лесах
     Звенит веселое пенье птах;
     Цветы и девушки, смех у них ясен --
     О мир прекрасный, ты ужасен!

     Я Орк подземный теперь хвалю,
     Контраст не ранит там душу мою;
     Сердцам страдающим полный отдых
     Там, под землею, в стигийских водах.

     Меланхолически Стикс звучит,
     Пустынно карканье стимфалид,
     И фурий пенис -- визг и вой,
     И Цербера лай над головой --

     Мучительно ладят с несчастьем людей,-
     В печальной долине, в царстве теней,
     В проклятых владениях Прозерпины
     С нашим страданием строй единый.

     Но здесь, наверху, о, как жестоко
     Розы и солнце ранят око!
     И майский и райский воздух ясен --
     О мир прекрасный, ты ужасен!

ТЕЛО И ДУША

     Так говорит душа: "О тело!
     Я одного бы лишь хотела:
     С тобой вовек не разлучаться,
     С тобой во мрак и в ночь умчаться.
     Ведь ты -- мое второе "я",

     И облекаешь ты меня
     Как бы в наряд, что шелком шит
     И горностаями подбит.
     Увы мне! Я теперь должна,
     Абстрактна и оголена,
     Навек блаженным стать Ничем,
     В холодный перейти Эдем,
     В чертоги те, где свет не тмится,
     Где бродит эонов немых вереница,
     Уныло зевая, -- тоску вокруг
     Наводит их туфель свинцовых стук.
     Как я все это претерплю?
     О тело, будь со мной -- молю!"

     И тело отвечает ей:
     "Утешься от своих скорбей!
     Должны мы выносить с тобою,
     Что нам назначено судьбою.
     Я -- лишь фитиль; его удел --
     Чтоб в лампе он дотла сгорел.
     Ты -- чистый спирт, и станешь ты
     Звездой небесной высоты
     Блистать навек. Я, прах исконный,
     Остаток вещества сожженный,
     Как все предметы, стану гнилью
     И, наконец, смешаюсь с пылью.
     Теперь прости, не унывай!
     Приятнее, быть может, рай,
     Чем кажется отсюда он.
     Привет медведю, если б он,
     Великий Бер1 (не Мейербер),
     Предстал тебе средь звездных сфер!"

     ----------------
     1   Игра слов: Бер -- медведь (нем.).


КРАСНЫЕ ТУФЛИ

     Кошка была стара и зла,
     Она сапожницею слыла;
     И правда, стоял лоток у окошка,
     С него торговала туфлями кошка,

     А туфельки, как напоказ,
     И под сафьян и под атлас,
     Под бархат и с золотою