|
юсь с ним так неохотно, и мною овладевавает поистине глубокая
печаль, когда я вспоминаю стихи
О, где же короткие ножки его,
У носа бородавки?
Как пудель, он быстро, бодро, свежо
Кувыркается на травке1.
_______________
1 Перевод Ю. Тынянова.
И он знает латынь. Правда, я так часто утверждаю противоположное в своих
писаниях, что никто уже не сомневался в моих утверждениях, и несчастный стал
предметом всеобщего осмеяния. Мальчишки в школе сппросили его, на каком языке
написан "Дон-Кихот". И когда
мой бедный Массман отвечал: на испанском, -- они возразили, что он
ошибается, -- "Дон-Кихот" написан по-латыни, и он спутал ее с испанским. Даже у
собственной его супруги достало жестокости кричать во время домашних
недоразумений, что ей странно, как супруг не понимает того, что она
разговаривает с ним все-таки немецки, а не по-латыни. Бабушка Массмана, прачка
безукоризненной нравственности, стиравшая когда-то на Фридриха Великого,
умерла, огорченная позором своего внука; дядя, честный старопрусский латалыцик
сапог, вообразил, будто опозорен весь его род, и от досады спился.
Я сожалею, что юношеское мое легкомыслие натворило столько бедствий.
Почтенной прачке я, к сожалению, уже не могу вернуть жизнь и не могу отвадить
от водки чувствительного дядюшку, валяющегося ныне в сточных канавах Берлина;
но его самого, моего бедного шута Массмана, я намерен реабилитировать в
общественном мнении, торжественно взяв обратно все, что когда бы то ни было
высказывал по поводу его безла-тннья, его латинской импотенции, его magna
linguae ro-manae ignorantia1.
----------------
1 Великого неведения языка римлян {лат.}.
Я все-таки облегчил бы таким образом свою совесть. Когда лежишь на
смертном одре, становишься очень чувствительным и мягкосердечным и не прочь
примириться с богом и с миром. Признаю: многих я царапал, многих кусал и отнюдь
не был агнцем. Но, поверьте мне, прославленные агнцы кротости вовсе не вели бы
себя так смиренно, если бы обладали клыками и когтями тигра. Я могу похвалиться
тем, что лишь изредка пользовался этим естественным оружием. С тех пор как я
сам нуждаюсь в милосердии божьем, я даровал амнистию всем своим врагам; много
превосходных стихотворений, направленных против очень высоких и очень
низменных персон, не были поэтому включены в настоящий сборник. Стихотворения,
хотя бы отдаленно заключавшие в себе колкости против господа бога, я с
боязливым рвением предал огню. Лучше пусть горят стихи, чем стихотворец. Да, я
пошел на мировую с создателем, как и
с созданием, к величайшей досаде моих просвещенных Друзей, которые
упрекали меня в этом отступничестве, в возвращении назад, к старым суевериям,
как им угодно было окрестить мое возвращение к богу. Иные, по нетерпимости
своей, выражались еще резче. Высокий собор
служителей атеизма предал меня анафеме, и находятся фанатические попы
неверия, которые с радостью подвергли бы меня пытке, чтобы вынудить у меня
признание во всех моих ересях. К счастью, они не располагают никайши другими
орудиями пытки, кроме собственных Писаний. Но я готов и без пытки признаться во
всем. Да, я возвратился к богу, подобно блудному сыну, после того как долгое
время пас свиней у гегельянцев. Были то несчастья, что пригнали меня обратно?
Быть может, менее ничтожная причина. Тоска по небесной родине напала на меня и
гнала через леса и ущелья, по самым головокружительным тропинкам диалектики. На
пути мне!
попался бог пантеистов, но я не мог с ним сблизиться... Это убогое,
мечтательное существо переплелось и сролось с миром, оно как бы заточено в нем
и зевает тебе в ответ, безвольное и немощное. Обладать волей можно только
будучи личностью, а проявить волю можно только тогда, когда не связаны локти.
Когда страстно желаешь бога, который в силах тебе помочь, -- а ведь это
все-таки главное, -- нужно принять и его личное бытие, и его внемирность, и его
священные атрибуты, всеблагость, всеведение, всеправедность и т. д. Бессмертие
души, наше потустороннее существование, достается нам в придачу, точно
прекрасная мозг
|
|