ал мудрейшим из народов, а этого человека мудрейшим из египтян.

     (Геродот. История, кн. II, гл. 121)

II

     К стр. 17.
     ПОЛЕ БИТВЫ ПРИ ГАСТИНГСЕ

     Погребение короля Гарольда

     Два саксонских монаха, Асгот и Айльрик, посланные настоятелем Вальдгема, 
просили разрешения перенести останки своего благодетеля к себе в церковь, что 
им и разрешили. Они ходили между грудами тел, лишенных оружия, и не находили 
того, кого искали: так был он обезображен ранами. В печали, отчаявшись в 
счастливом исходе своих поисков, обратились они к одной женщине, которую 
Гарольд, прежде чем стать королем, содержал в качестве любовницы, и попросили 
ее присоединиться к ним. Ее звали Эдит, и она носила прозвище "Красавица с 
лебединой шеей". Она согласилась пойти вместе с обоими монахами, и оказалось, 
что ей легче, чем им, найти тело того, кого она любила.

     (О. Т ь е р р и. История завоевания Англии норманнами)


III

     К стр. 94.
     ВОСПОМИНАНИЕ

     И маленький Вильгельм лежит там, и в этом виноват я. Мы вместе учились в 
монастыре францисканцев и вместе играли на той его стороне, где между каменных 
стен протекает Дюссель Я сказал "Вильгельм, вытащи котенка, видишь, он свалился 
в реку". Вильгельм резво взбежал на доску, перекинутую с одного берега на 
другой, схватил котенка, но сам при этом упал в воду, а когда его извлекли 
оттуда, он был мокр и мертв. Котенок жил еще долгое время.

     ("Путевые картины" Генриха Гейне, часть вторая, гл.

IV
     К стр. 112.
     ИЕГУДА БЕН ГАЛЕВИ

     Песнь, пропетая левитом Иегудой, украшает общины, точно драгоценнейшая 
диадема, точно жемчужная цепь обвивает ее шею. Он -- столп и утверждение храма 
песнопения -- пребывающий в чертогах науки, мс гучий, мечущий песнь, как копье..
 повергнувший исполинов песни, их победитель и господин. Его песни лишают 
мудрых мужества песнопения -- перед ними почти иссякают сила и пламень Ассафа и 
Иедутана, и пение карахитов кажется слишком долгим. Он ворвался в житницы 
песнопения, и разграбил запасы их, и унес с собою npекраснейшие из орудий, -- 
он вышел наружу и затвор врата, чтобы никто после него не вступил в них. И кто 
следует за ним по стопам его, чтобы перенять искусство его пения, -- им не 
настичь даже пыли его победной колесницы. Все певцы несут на устах его слово и 
лобзают землю, по которой он ступал. Ибо в творениях дожественной речи язык его 
проявляет силу и иощь. Своими молитвами он увлекает сердца, покоряя в своих 
любовных песнях он нежен, как роса, и восплг няет, как пылающие угли, ив своих 
жалобах струит облаком слез, -- в посланиях и сочинениях, которые он гает, 
заключена вся поэзия.

     ("Рабби Соломон Аль-Харизи о рабби Иегуде Галев




     Послесловие к "Романсеро"

     Я назвал эту книгу "Романсеро", поскольку тон романса преобладает в стихах,
 которые здесь собраны. Я написал их, за немногими исключениями, в течение трех 
последних лет, среди всевозможных физических тягот и мучений. Одновременно с 
"Романсеро" я выпускаю в том же издательстве небольшую книжечку, которая носит 
название "Доктор Фауст, поэма для танца, а также курьезные сообщения о дьяволе, 
ведьмах и стихотворном искусстве". Я рекомендую последнюю достопочтенной 
публике, которая не прочь приобретать знания о такого рода предметах без 
всякого умственного напряжения; это тонкая, ювелирная работа, при виде которой 
покачает головою не один неискусный кузнец. Я намеревался первоначально 
включить это произведение в "Романсеро", но отказался от этого, чтобы не 
нарушать единства настроения, которое господствует в последнем и создает его 
колорит. Эту "поэму для танца" я написал в 1847 году, в то время, когда мой 
злой недуг шагнул уже далеко вперед, хотя не бросил еще своей мрачной тени на 
мою Душу. Я сохранил еще в то время немножко мяса и язычества, еще не был 
исхудалым, спиритуалистическим скелетом, нетерпеливо ожидающим своего 
окончательного Уничтожения. И в самом деле, разве я еще существую? Плоть моя до 
такой степени измождена, что от меня не осталось почти ничего, кроме голоса, и 
кровать моя напоминает мне вещающую могилу волшебника Мерлина, погребенного в 
лесу Броселиан, в Бретани, под сенью высоких дубов, вершины которых пылают, 
подобно зеленому пламени, устремленному к небу. Ах, коллега Мерлин, завидую 
тому, что у тебя есть эти деревья и их свежее веяние; ведь ни единый шорох 
зеленого листка не доносится до моей матрацной могилы в Париже, я слышу с утра 
до вечера только грохот экипажей, стук, крики и бренчанье на рояле. Могила без 
тишины, смерть без привилегий мертвецов, которым не приходится тратить деньги и 
писать письма или даже книги, -- печальное положение! Давно уже сняли с меня 
мерку для гроба, и для некролога тоже, но умираю я так медленно, это становится 
прямо-таки несносным и для меня, и моих друзей... Но терпение! Всему приходит 
конец. Когда-нибудь утром вы найдете закрытым балаганчик, в котором вас так 
часто потешали кукольные комедии моего
     юмора.
     Но что станется, когда я умру, с бедными петрушками, которых я годы 
выводил на сцену во время этих представлений? Какая судьба ждет, например, 
Массмана? Я расст