Вверху огонь мечей, внизу пучина вод.
Как солнце поднялось к вершине небосвода,
Ни стражей не было, ни крепости следа;
Виднелся только дым, мешаясь с облаками,
Но не было твердынь, ни на море судов.
Стремилось пламя вверх и бурный ветр поднялся,
Был слышен крик бойцов и стоны и мольбы.
Когда ж светило дня спустилось сверху неба,
С пустыней гладкою сравнялась крепость та.
Врагов умерщвлено двенадцать тысяч было.
Еще над пламенем курился черный дым;
Мрачна, как цвет смолы, была поверхность моря;
Пустыня сделалась кровавою рекой.
Затем из этих мест Карен войнолюбивый
Отправился туда, где шах был Менучехр,
И юному царю пересказал, что сделал,
И в счастии войны какой был поворот.
Карена Менучехр осыпал похвалами:
“Будь верен навсегда коню и булаве!
Как только ты ушел, сюда явилось войско:
Какой-то новый вождь, пылающий враждой.
Заххака это внук, должно быть, и я слышал,
Что называется Какуй безбожный он.
И он напал на нас с стотысячною ратью
Из гордых всадников, прославленных бойцов.
Средь наших храбрецов он перебил уж многих,
Которые, как львы, сражалися в дни битв.
Теперь явилась мысль у Сельма снова биться,
Как помощь получил из Генг Дижгухта он.
И сказывают, он, Какуй, что див свирепый,
Бестрепетный в бою и с крепкою рукой.
С ним в битве встретиться пока тебе не случилось
И храбрых булавой не мерил я его.
Но коль на этот раз он вступит с нами в битву,
Испробую тогда, узнаю мощь его”.
“О государь! - Карен ответил Менучехру, -
Кто сможет выстоять в бою перед тобой?
Когда б противник твой был тигр, и у того бы
Вся шкура порвалась при мысли о борьбе.
И кто таков Какуй? И много ли он значит?
Кто в мире может быть соперником тебе?
Но с светлым разумом и бодростию в сердце
Теперь в опасности я меры все приму,
Чтоб после этого на нас из Генг Дижгухта
Какой-нибудь Какуй не смел пойти войной”.
В ответ ему сказал властитель знаменитый:
“Об этом случае ты сердце не тревожь.
Большой ты труд подъял в недавнем нападеньи,
Ты ратью предводил и мщение свершил.
И ныне мне настал черед идти на битву,
А ты уж отдохни, мой славный богатырь”.
Он это говорил, а между тем из стана
Вдруг звуки трубные и флейты раздались,
И барабан гремел, и кони пыль взбивали;
Стал воздух как смола и как эбен земля.
Сказал бы ты, что сталь душою обладает,
Что копья, булавы имеют свой язык.
Был слышен в схватке крик: “Держи! Хватай!” - и воздух
От стрел крылатых стал, как ворона крыло.
Убитый холодел, свой меч в руке сжимая,
И, как из темных туч, кровавый падал дождь.
Сказал бы ты, земля волной подняться хочет 
И этою волной ударить в свод небес. 
Вот, с криком боевым, Какуй военачальник 
На поле битвы тут явился, словно див; 
И тотчас Менучехр от войска отделился,
Индийский острый меч сжимая в кулаке;
И оба кликнули таким могучим кликом, 
Что горы он потряс и ужаснул войска: 
Подумать бы ты мог, то два слона свирепых; 
Готова к бою длань и опоясан стан.
Какуй метнул копье, направив в пояс шаха, 
И с головы едва не спал румийский шлем,
А панцирь с поясом на шахе разорвался,
И поясницы часть сквозь сталь была видна.
Тут шах удар мечом нанес ему по шее
И броню всю разбил на теле у него.
До полдня так дрались борцы, покуда солнце, 
Светящее на мир, над ними не взошло. 
Между собой они схватились, словно тигры,