Мог пробраться в лес охотник;
                    В рукавицах и на лыжах
                    Тщетно по лесу бродил он,
                    Тщетно он искал добычи, -
                    Не видал ни птиц, ни зверя,
                    Не видал следов оленя,
                    Не видал следов Вабассо.
                    Страшен был, как привиденье,
                    Лес блестящий и пустынный,
                    И от голода, от стужи,
                    Потеряв сознанье, падал,
                    Погибал в снегах охотник.

                         О, Всесильный Бюкадэвин!
                    О, могучий Акозивин!
                    О, безмолвный, грозный Погок!
                    О, жестокие мученья,
                    Плач детей и вопли женщин!

                         Всю тоскующую землю
                    Изнурил недуг и голод,
                    Небеса и самый воздух
                    Лютым голодом томились,
                    И горели в небе звезды,
                    Как глаза волков голодных!

                         Вновь в вигваме Гайаваты
                    Поселилися два гостя:
                    Так же мрачно и безмолвно,
                    Как и прежние два гостя,
                    Без привета и без зова
                    В дом вошли они и сели
                    Прямо рядом с Миннегагой,
                    Не сводя с нее свирепых,
                    Впалых глаз ни на минуту.

                         И один сказал ей: "Видишь?
                    Пред тобою - Бюкадэвин".
                    И другой сказал ей: "Видишь?
                    Пред тобою - Акозивин!"

                         И от этих слов и взглядов
                    Содрогнулось, сжалось страхом
                    Сердце милой Миннегаги;
                    Без ответа опустилась,
                    Скрыв лицо, она на ложе
                    И томилась, трепетала,
                    Холодея и сгорая,
                    От зловещих слов и взглядов.

                         Как безумный, устремился
                    В лес на лыжах Гайавата;
                    Стиснув зубы, затаивши
                    В сердце боль смертельной скорби,
                    Мчался он, и капли пота
                    На челе его смерзались.

                         В меховых своих одеждах,
                    В рукавицах, Минджикэвон,
                    С мощным луком наготове
                    И с колчаном за плечами,
                    Он бежал все дальше, дальше
                    По лесам пустым и мертвым.

                         "Гитчи Манито! - вскричал он,
                    Обращая взоры к небу
                    С беспредельною тоскою. -
                    Пощади нас, о Всесильный,
                    Дай нам пищи, иль погибнем!
                    Пищи дай для Миннегаги -
                    Умирает Миннегага!"

                         Гулко в дебрях молчаливых,
                    В бесконечных дебрях бора,
                    Прозвучали вопли эти,
                    Но никто не отозвался,
                    Кроме отклика лесного,
                    Повторявшего тоскливо:
                    "Миннегага! Миннегага!"

                         До заката одиноко
                    Он бродил в лесах печальных,
                    В темных чащах, где когда-то
                    Шел он с милой Миннегагой,
                    С