невозможно. Христианство есть,"закваска" которая может быть 
положена в самые различные виды теста, и результат "брожения" будет совершенно 
различен в зависимости от состава теста. А потому та радужно-маого-образная 
сеть неповторяемо-индивидуальных национальных культур земного шара, о которой 
мы говорили выше, должна была бы сохранить свою конструкцию даже в том случае, 
если бы все народы мира восприняли христианство. 

Никакой нивелировки национально-культурных различий, никакого создания 
однородной общечеловеческой культуры христианство не требует. Христианство как 
установление божественное неизменно. В историческом процессе христианские 
догматы не изменяются, а только раскрываются. Культура же есть, по существу, 
дело рук человеческих. Она подлежит историческим изменениям, законам эволюции, 
и прежде всего закону дробления. Единая христианская культура есть contradictio 
in adjecto. Христианских культур не только может, но и должно быть несколько. 
Каждый народ, воспринявший христианство, должен преобразовать свою культуру так,
 чтобы ее элементы не противоречили христианству, и так, чтобы в этой культуре 
веял не один национальный, но и христианский дух. И таким образом, христианство 
не упраздняет своеобразного национального культурного творчества, а, наоборот, 
стимулирует это творчество, давая ему новые задания. Всем христианским народам 
дано задание согласовать культуру с догматами, этикой и канонами истинной 
Христовой Церкви, создать храмы, формы богослужения и принадлежности его, 
способные вызывать в молящихся представителях данного народа определенные 
христианские настроения, - и каждый народ не только может, но и должен 
разрешать эти задания по-своему, для того чтобы христианство оказалось 
воспринятым органически и интимно слилось с данной национальной психикой. 

Разумеется, это нисколько не исключает влияния одной христианской культуры на 
другую. Такие влияния наблюдаются и между культурами нехристианскими; влияния 
эти связаны с самим существом развития культур и при естественном ходе этого 
развития нисколько не ведут к нивелировке национальных различий. Важно только, 
чтобы влияние одной культуры на другую не было подавляющим, чтобы культурные 
заимствования органически перерабатывались и чтобы из своих и чужих элементов 
создавалось новое единое целое, плотно пригнанное к своеобразной национальной 
психике данного народа. Церковь Христова едина. Единство ее предполагает живое 
общение между отдельными поместными церквами. Но это общение возможно и без 
культурного единства. Единство церкви выражается в общности Священного Писания, 
Священного Предания, догматов и канонов, но вовсе не в тех конкретных бытовых, 
художественных и правовых формах, которыми догматы, каноны, предания и писания 
приспособляются к жизни каждого данного народа. Попытки зафиксировать эти формы 
и уничтожить в этой области различия между народами, принадлежащими к одной 
церкви, но не совсем к одной и той же культуре, основаны на суеверии и 
обрядоверии и не ведут к добру. Мы, русские, жестоко пострадали от подобной 
попытки, предпринятой при патриархе Никоне и приведшей в области церковной к 
расколу, а в области житейской - к тому ослаблению сопротивляемости русского 
культурно-национального организма, которое подготовило петровский разгром. 

Итак, для христианина христианство не связано с какой-нибудь одной определенной 
культурой. Оно не есть элемент определенной культуры, а фермент, привносимый в 
самые разнообразные культуры. Культура Абиссинии и культура средневековой 
Европы совершенно непохожи друг на друга несмотря на то что обе они 
христианские. 

Если мы всмотримся в историю распространения христианства, то убедимся в том, 
что распространение это шло успешно именно там, где христианство воспринималось 
как фермент, а не как элемент уже готовой иностранной культуры. Органически и 
плодотворно воспринятым, привившимся оказывалось христианство лишь там, где оно 
пепе-работало национальную культуру, не упразднив ее своеобразия. И наоборот, 
одним из самых сильных тормозов распространения христианства всегда было 
ошибочное отождествление христианства с какой-нибудь определенной для данного 
народа иностранной культурой. 

Если во многих случаях неприятие данным народом христианства имело и имеет свои 
глубокие, быть может, мистическо-провиденциальные причины, то в целом ряде 
случаев, быть может, даже в большинстве, причина лежит в том, что миссионеры 
распространяли не христианство как таковое, а определенную христианскую 
культуру. Этим грешили и православные миссионеры: ни для кого не тайна, что 
зачастую миссионерство внутри России было орудием русификации, а за пределами 
России - орудием распространения русского политического влияния. По в еще 
большей мере это относится к миссионерству неправославному - католическому, 
протестантскому, англиканскому. Романо-германские миссионеры сами на себя 
смотрят прежде всего как на культуртрегеров. Вся их миссионерская деятельность 
связана со "сферами слияния", с колонизацией, европеизацией, с концессиями, 
факториями, плантациями и т.п. Миссионеры являются не посланными от Бога 
проповедниками богооткровенных истин, а агентами колониальной политики или 
представителями "интересов" той или иной державы. Проповедуя не христианство, а 
католичество, протестантизм или англиканство, т.е. те виды уклонения от 
христианства, которые укоренились в условиях романо-германской культуры и тесно 
связаны с ней, миссионеры фактически проповедуют просто саму эту культуру. 
Успех их проповеди, естественно, ставится в зависимость от степени способности 
данного народа "приобщиться к европейской цивилизации". А так как в этой 
цивилизации христианство давно уже отодвинуто на задний план и заглушено 
столпотворенче