Почти с колыбели дают уже нам в наследство тяжелые слова и
тяжелые  ценности:  "добро"  и  "зло"  --  так  называется  это
приданое. И ради них прощают нам то, что живем мы.
     И  кроме  того,  позволяют  малым  детям приходить к себе,
чтобы вовремя запретить им любить самих себя, -- так устраивает
это дух тяжести.
     А мы -- мы доверчиво тащим, что дают нам  в  приданое,  на
грубых плечах по суровым горам! И если мы обливаемся потом, нам
говорят: "Да, жизнь тяжело нести!"
     Но  только  человеку  тяжело  нести  себя! Это потому, что
тащит он слишком много чужого на  своих  плечах.  Как  верблюд,
опускается он на колени и дает как следует навьючить себя.
     Особенно   человек   сильный  и  выносливый,  способный  к
глубокому почитанию: слишком много чужих тяжелых слов  и
ценностей  навьючивает  он  на себя, -- и вот жизнь кажется ему
пустыней!
     И поистине! Даже многое собственное  тяжело  нести!
Многое  внутри  человека  похоже  на  устрицу, отвратительную и
скользкую, которую трудно схватить, --
     -- так что благородная скорлупа с благородными украшениями
должна заступиться за нее. Но и этому искусству надо научиться:
иметь скорлупою прекрасный призрак и мудрое ослепление!
     И опять во многом можно ошибиться  в  человеке,  ибо  иная
скорлупа  бывает  ничтожной и печальной и слишком уж скорлупой.
Много скрытой доброты и  силы  никогда  не  угадывается:  самые
драгоценные лакомства не находят лакомок!
     Женщины  знают это, самые лакомые; немного тучнее, немного
худее -- о, как часто судьба содержится в столь немногом!
     Трудно открыть человека,  а  себя  самого  всего  труднее;
часто лжет дух о душе. Так устраивает это дух тяжести.
     Но  тот  открыл  себя  самого, кто говорит: это мое
добро и мое зло; этим  заставил  он  замолчать  крота  и
карлика, который говорит: "Добро для всех, зло для всех".
     Поистине,  не  люблю  я тех, у кого всякая вещь называется
хорошей и этот мир  даже  наилучшим  из  миров.  Их  называю  я
вседовольными.
     Вседовольство,  умеющее  находить  все  вкусным, -- это не
лучший вкус! Я уважаю упрямые,  разборчивые  языки  и  желудки,
которые научились говорить "я", "да" и "нет".
     Но  все  жевать  и  переваривать  --  это настоящая порода
свиньи! Постоянно говорить И-А -- этому научился только осел  и
кто брат ему по духу!
     Густая желтая и яркая алая краски: их требует мой вкус, --
примешивающий  кровь  во  все цвета. Но кто окрашивает дом свой
белой краской, обнаруживает выбеленную душу.
     Одни влюблены в мумии, другие -- в призраки; и те и другие
одинаково враждебны всякой плоти и крови -- о, как противны они
моему вкусу! Ибо я люблю кровь.
     И там не хочу  я  жить  и  обитать,  где  каждый  плюет  и
плюется:  таков  мой  вкус -- лучше стал бы я жить среди
воров и клятвопреступников. Никто не носит золота во рту.
     Но еще противнее мне все прихлебатели; и  самое  противное
животное, какое встречал я среди людей, назвал я паразитом: оно
не хотело любить и, однако, хотело жить от любви.
     Несчастными  называю  я  всех,  у  кого один только выбор:
сделаться лютым зверем или лютым укротителем зверей, --  у  них
не построил бы я шатра своего.
     Несчастными  называю  я  также  и  тех,  кто всегда должен
быть на страже, -- противны они  моему  вкусу;  все  эти
мытари и торгаши, короли и прочие охранители страны и лавок.
     Поистине, я также основательно научился быть на страже, --
но только на страже самого себя. И прежде всего научился
я стоять, и ходить, и бегать, и прыгать, и лазить, и танцевать.
     Ибо  в  том мое учение: кто хочет научиться летать, должен
сперва научиться стоять,  и  ходить,  и  бегать,  и  лазить,  и
танцевать, -- нельзя сразу научиться летать!
     По  веревочной лестнице научился я влезать во многие окна,
проворно влезал я на высокие мачты: сидеть  на  высоких  мачтах
познания казалось мне немалым блаженством, --
     -- гореть малым огнем на высоких мачтах: хотя малым огнем,
но большим  утешением  для  севших  на мель корабельщиков и для
потерпевших кораблекрушение! --
     Многими путями и способами дошел я до моей истины:  не  по
одной  лестнице  поднимался я на высоту, откуда взор мой
устремлялся в мою даль.
     И всегда неохотно спрашивал я о дорогах -- это всегда было
противно моему вкусу! Я лучше сам вопрошал и испытывал дороги.
     Испытывать и вопрошать  было  всем  моим  хождением  --  и
поистине,  даже  отвечать надо научиться на этот вопрос!
Но таков -- мой вкус: