Ввысь хочет она воздвигаться с помощью столбов и ступеней,
сама жизнь:  дальние горизонты хочет она изведать и смотреть на
блаженные красоты, -- для этого ей нужна высота!
     И  так  как  ей  нужна  высота,  то  ей  нужны  ступени  и
противоречия ступеней и поднимающихся по ним! Подниматься хочет
жизнь и, поднимаясь, преодолевать себя.
     И  посмотрите,  друзья  мои!  Здесь, где пещера тарантула,
высятся  развалины  древнего  храма,  --  посмотрите   на   них
просветленными глазами!
     Поистине,  тот, кто некогда здесь, в камне, воздвигал свои
мысли вверх, знал о тайне всякой жизни наравне с  мудрейшим  из
людей!
     Что  даже в красоте есть борьба, и неравенство, и война, и
власть, и чрезмерная власть, --  этому  учит  он  нас  здесь  с
помощью самого ясного символа.
     Как  божественно  преломляются  здесь,  в  борьбе, своды и
дуги; как светом и тенью они устремляются  друг  против  друга,
божественно стремительные, --
     Так  же  уверенно  и  прекрасно будем врагами и мы, друзья
мои! Божественно устремимся мы друг против друга! --
     Горе! Тут укусил меня самого тарантул,  мой  старый  враг!
Божественно уверенно и прекрасно укусил он меня в палец!
     "Должны  быть наказание и справедливость -- так думает он,
-- ведь недаром же ему петь здесь гимны в честь вражды!"
     Да, он отомстил за себя! И, горе! теперь мщением  заставит
он кружиться и мою душу!
     Но чтобы не стал я кружиться, друзья мои, привяжите
меня покрепче  к этому столбу! Уж лучше хочу я быть столпником,
чем вихрем мщения!
     Поистине, не вихрь и не смерч  Заратустра;  а  если  он  и
танцор, то никак не танцор тарантеллы! --
     Так говорил Заратустра.

     О прославленных мудрецах

     Народу   служили   вы   и   народному  суеверию,  вы  все,
прославленные мудрецы! -- а не истине! И  потому  только
платили вам дань уважения.
     И  потому  только  выносили  ваше  неверие,  что  оно было
остроумным окольным путем к народу. Так предоставляет  господин
волю своим рабам и еще потешается над их своеволием.
     Но   кто  же  ненавистен  народу,  как  волк  собакам,  --
свободный ум, враг цепей, кто не молится и живет в лесах.
     Выгнать его из его убежища  --  это  называлось  всегда  у
народа   "чувством   справедливости";   на   него  он  все  еще
натравливает своих самых кусачих собак.
     "Истина  существует:  ибо  существует  народ!  Горе,  горе
ищущему!" -- так велось исстари.
     Своему  народу хотели вы дать оправдание в его поклонении;
это называли вы "волею к истине", вы, прославленные мудрецы!
     И ваше сердце всегда говорило себе: "Из  народа  вышел  я,
оттуда же низошел на меня голос Бога".
     Упрямые и смышленые, как ослы, вы всегда были ходатаями за
народ.
     И  многие  властители, желавшие ладить с народом, впрягали
впереди своих коней --  осленка,  какого-нибудь  прославленного
мудреца.
     А теперь, прославленные мудрецы, хотелось бы мне, чтобы вы
наконец совсем сбросили с себя шкуру льва!
     Пеструю шкуру хищного зверя и космы исследующего, ищущею и
завоевывающего!
     Ах, чтобы научился я верить в вашу "правдивость", вам надо
сперва отказаться от вашей воли к поклонению.
     Правдивым  называю  я  того,  кто  идет в пустыни, где нет
богов, и разбивает свое сердце, готовое поклониться.
     На желтом песке, палимый солнцем, украдкой  смотрит  он  с
жадностью  на  богатые  источниками  острова,  где  все живущее
отдыхает под тенью деревьев.
     Но его жажда не может заставить его сделаться  похожим  на
этих довольных: ибо, где есть оазисы, там есть и идолы.
     Быть  голодным, сильным, одиноким и безбожным -- так хочет
воля льва.
     Быть свободным от счастья рабов, избавленных  от  богов  и
поклонения   им,  бесстрашным  и  наводящим  страх,  великим  и
одиноким, -- такова воля правдивого.
     В пустыне  жили  исконно  правдивые,  свободные  умы,  как
господа  пустыни;  но  в  городах  живут  хорошо  откормленные,
прославленные мудрецы -- вьючные животные.
     Ибо всегда тянут они, как ослы, -- телегу народа!
     За это не сержусь я на них; но слугами  остаются  они  для