их к своему Богу.
     Ах, и такой крик достигал ваших ушей, вы,  добродетельные:
"Что не я, то для меня Бог и добродетель!"
     Есть  и  такие,  что  с  трудом  двигаются  и скрипят, как
телеги, везущие камни в долину: они говорят много о достоинстве
и добродетели -- свою узду называют они добродетелью!
     Есть и такие, что подобны часам с ежедневным заводом;  они
делают  свой  тик-так  и  хотят,  чтобы  тик-так  назывался  --
добродетелью.
     Поистине, они забавляют меня: где бы я  ни  находил  такие
часы,  я  завожу  их своей насмешкой; и они должны еще пошипеть
мне!
     Другие гордятся своей горстью справедливости и во  имя  ее
совершают  преступление  против всего -- так что мир тонет в их
несправедливости.
     Ах, как дурно звучит слово "добродетель"  в  их  устах!  И
когда  они  говорят:  "Мы правы вместе", всегда это звучит как:
"Мы правы в мести!"
     Своею  добродетелью  хотят  они  выцарапать  глаза   своим
врагам; и они возносятся только для того, чтобы унизить других.
     Но  опять  есть  и  такие,  что сидят в своем болоте и так
говорят из тростника: "Добродетель -- это значит сидеть  смирно
в болоте.
     Мы  никого  не кусаем и избегаем тех, кто хочет укусить; и
во всем мы держимся мнения, навязанного нам".
     Опять-таки  есть  и  такие,  что  любят  жесты  и  думают:
добродетель -- это род жестов.
     Их  колени  всегда  преклоняются,  а  их  руки  восхваляют
добродетель, но сердце их ничего не знает о ней.
     Но есть и  такие,  что  считают  за  добродетель  сказать:
"Добродетель   необходима";  но  в  душе  они  верят  только  в
необходимость полиции.
     И многие, кто не могут видеть высокого в  людях,  называют
добродетелью,  когда  слишком  близко  видят  низкое  их;  так,
называют они добродетелью свой дурной глаз.
     Одни хотят поучаться и стать на путь истинный  и  называют
его  добродетелью;  а  другие  хотят  от  всего отказаться -- и
называют это также добродетелью.
     И  таким  образом,  почти  все  верят,  что  участвуют   в
добродетели;  и  все  хотят  по  меньшей  мере быть знатоками в
"добре" и "зле".
     Но не для того пришел Заратустра, чтобы сказать всем  этим
лжецам  и  глупцам:  "Что  знаете  вы о добродетели! Что
могли бы вы знать о ней!" --
     Но чтобы устали вы, друзья мои, от  старых  слов,  которым
научились вы от глупцов и лжецов;
     Чтобы  устали от слов "награда", "возмездие", "наказание",
"месть в справедливости";
     Чтобы устали говорить: "Такой-то поступок  хорош,  ибо  он
бескорыстен".
     Ах,   друзья  мои!  Пусть  ваше  Само  отразится  в
поступке, как мать отражается в ребенке, -- таково должно  быть
ваше слово о добродетели!
     Поистине,  я  отнял  у  вас  сотню  слов  и  самые дорогие
погремушки вашей добродетели; и теперь вы  сердитесь  на  меня,
как сердятся дети.
     Они  играли  у  моря -- вдруг пришла волна и смыла у них в
пучину их игрушку: теперь плачут они.
     Но  та  же  волна  должна  принести  им  новые  игрушки  и
рассыпать перед ними новые пестрые раковины!
     Так  будут  они  утешены;  и подобно им, и вы, друзья мои,
получите свое утешение -- и новые пестрые раковины!
     Так говорил Заратустра.

     О людском отребье

     Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьет отребье, все
родники бывают отравлены.
     Все чистое люблю я; но я не могу видеть морд с оскаленными
зубами и жажду нечистых.
     Они бросали свой взор в глубь родника; и вот мне  светится
из родника их мерзкая улыбка.
     Священную  воду  отравили  они  своею похотью; и когда они
свои грязные сны называли радостью, отравляли они еще и слова.
     Негодует пламя, когда они свои отсыревшие сердца кладут на
огонь; сам дух кипит и дымится, когда  отребье  приближается  к
огню.
     Приторным  и  гнилым  становится  плод в их руках: взор их
подтачивает корень и делает сухим валежником плодовое дерево.
     И многие, кто отвернулись от жизни, отвернулись только  от