поместили они свое безумие, свою затычку, которую они  называли
Богом.
     В их сострадании утонул их дух, и, когда они вздувались от
сострадания, на поверхности всегда плавало великое безумие.
     Гневно,  с  криком гнали они свое стадо по своей тропинке,
как будто к будущему ведет только одна тропинка! Поистине, даже
эти пастыри принадлежали еще к овцам!
     У этих пастырей был маленький  ум  и  обширная  душа;  но,
братья  мои,  какими  маленькими  странами были до сих пор даже
самые обширные души!
     Знаками крови писали они на пути, по которому они  шли,  и
их безумие учило, что кровью свидетельствуется истина.
     Но кровь -- самый худший свидетель истины; кровь отравляет
самое чистое учение до степени безумия и ненависти сердец.
     А  если  кто и идет на огонь из-за своего учения -- что же
это  доказывает!  Поистине,  совсем  другое  дело,   когда   из
собственного горения исходит собственное учение!
     Душное  сердце  и  холодная голова -- где они встречаются,
там возникает ураган, который называют "избавителем".
     Поистине, были люди  более  великие  и  более  высокие  по
рождению,   чем  те,  кого  народ  называет  избавителями,  эти
увлекающие все за собой ураганы!
     И еще от более великих, чем были  все  избавители,  должны
вы,  братья  мои,  избавиться,  если  хотите  вы  найти  путь к
свободе!
     Никогда еще не было сверхчеловека! Нагими видел  я  обоих,
самого большого и самого маленького человека.
     Еще  слишком  похожи  они  друг  на  друга. Поистине, даже
самого великого из них находил я слишком человеческим! --
     Так говорил Заратустра.

     О добродетельных

     Громом и небесным огнем надо говорить к сонливым и  сонным
чувствам.
     Но  голос  красоты  говорит тихо: он вкрадывается только в
самые чуткие души.
     Тихо вздрагивал и смеялся сегодня мой  гербовый  щит:  это
священный смех и трепет красоты.
     Над   вами,   вы,  добродетельные,  смеялась  сегодня  моя
красота. И до меня доносился ее голос: "Они хотят еще --  чтобы
им заплатили!"
     Вы  еще  хотите,  чтобы вам заплатили, вы, добродетельные!
Хотите получить плату за добродетель, небо за  землю,  вечность
за ваше сегодня?
     И  теперь  негодуете  вы  на  меня,  ибо  учу  я,  что нет
воздаятеля? И поистине, я не учу  даже,  что  добродетель  сама
себе награда.
     Ах, вот мое горе: в основу вещей коварно волгали награду и
наказание -- и даже в основу ваших душ, вы, добродетельные!
     Но, подобно клыку вепря, должно мое слово бороздить основу
вашей души; плугом хочу я называться для вас.
     Все сокровенное вашей основы должно выйти на свет; и когда
вы будете  лежать  на  солнце,  взрытые и изломанные, отделится
ваша ложь от вашей истины.
     Ибо вот ваша истина:  вы  слишком  чистоплотны  для
грязи таких слов, как мщение, наказание, награда и возмездие.
     Вы  любите  вашу добродетель, как мать любит свое дитя; но
когда же слыхано было, чтобы мать хотела платы за свою любовь?
     Ваша добродетель -- это самое дорогое  ваше  Само.  В  вас
есть  жажда  кольца; чтобы снова достичь самого себя, для этого
вертится и крутится каждое кольцо.
     И каждое дело вашей добродетели похоже на гаснущую звезду:
ее свет всегда находится еще в пути и блуждая -- и когда же  не
будет он больше в пути?
     Так  и  свет  вашей добродетели находится еще в пути, даже
когда дело свершено уже. Пусть оно будет даже забыто и  мертво:
луч его света жив еще и блуждает.
     Пусть  ваша  добродетель  будет  вашим  Само,  а не чем-то
посторонним, кожей, покровом --  вот  истина  из  основы  вашей
души, вы, добродетельные!
     Но   есть,  конечно,  и  такие,  для  которых  добродетель
представляется корчей под  ударом  бича;  и  вы  слишком  много
наслышались вопля их!
     Есть  и  другие, называющие добродетелью ленивое состояние
своих пороков; и  протягивают  конечности  их  ненависть  и  их
зависть,  просыпается  также  их  "справедливость"  и трет свои
заспанные глаза.
     Есть и такие, которых тянет вниз: их демоны тянут  их.  Но
чем  ниже  они опускаются, тем ярче горят их глаза и вожделение