были бы настоящей бурею и сотрясли бы деревья жизни! Но я слышу
только  проповедь  медленной  смерти  и   терпения   ко   всему
"земному".
     Ах,  вы  проповедуете  терпение  ко  всему земному? Но это
земное слишком долго терпит вас, вы, злословцы!
     Поистине, слишком  рано  умер  тот  иудей,  которого  чтут
проповедники  медленной  смерти;  и  для многих стало с тех пор
роковым, что умер он слишком рано.
     Он знал только слезы и скорбь иудея, вместе  с  ненавистью
добрых  и  праведных  -- этот иудей Иисус; тогда напала на него
тоска по смерти.
     Зачем не  остался  он  в  пустыне  и  вдали  от  добрых  и
праведных! Быть может, он научился бы жить и научился бы любить
землю -- и вместе с тем смеяться.
     Верьте  мне,  братья  мои!  Он  умер  слишком рано; он сам
отрекся бы от своего учения, если бы он достиг моего  возраста!
Достаточно благороден был он, чтобы отречься!
     Но  незрелым  был  он  еще. Незрело любит юноша, и незрело
ненавидит он человека и землю. Еще связаны и тяжелы у него душа
и крылья мысли.
     Но зрелый муж больше ребенок, чем юноша, и меньше скорби в
нем: лучше понимает он смерть и жизнь.
     Свободный к  смерти  и  свободный  в  смерти,  он  говорит
священное  Нет, когда нет уже времени говорить Да: так понимает
он смерть и жизнь.
     Да не будет ваша смерть хулою на человека и землю,  друзья
мои: этого прошу я у меда вашей души.
     В   вашей   смерти  должны  еще  гореть  ваш  дух  и  ваша
добродетель, как вечерняя заря горит на земле,  --  или  смерть
плохо удалась вам.
     Так  хочу  я  сам умереть, чтобы вы, друзья, ради меня еще
больше любили землю; и в землю хочу я опять  обратиться,  чтобы
найти отдых у той, что меня родила.
     Поистине,  была  цель  у  Заратустры,  он бросил свой мяч;
теперь будьте вы,  друзья,  наследниками  моей  цели,  для  вас
закидываю я золотой мяч.
     Больше всего люблю я смотреть на вас, друзья мои, когда вы
бросаете  золотой  мяч! Оттого я простыну еще немного на земле;
простите мне это!
     Так говорил Заратустра.

     О дарящей добродетели

     1

     Когда  Заратустра  простился  с  городом,  который  любило
сердце его и имя которого было "Пестрая корова", последовали за
ним  многие,  называвшие  себя его учениками, и составили свиту
его. И так дошли они до перекрестка;  тогда  Заратустра  сказал
им,  что  дальше  он  хочет  идти  один:  ибо он любил ходить в
одиночестве. Но ученики его на прощанье подали  ему  посох,  на
золотой  ручке  которого  была  змея, обвившаяся вокруг солнца.
Заратустра обрадовался посоху и оперся на него;  потом  он  так
говорил к своим ученикам:
     --  Скажите  же  мне: как достигло золото высшей ценности?
Тем, что оно необыкновенно и бесполезно, блестяще  и  кротко  в
своем блеске; оно всегда дарит себя.
     Только  как  символ  высшей  добродетели  достигло  золото
высшей ценности. Как золото, светится взор  у  дарящего.  Блеск
золота заключает мир между луною и солнцем.
     Необыкновенна  и бесполезна высшая добродетель, блестяща и
кротка она в своем  блеске:  дарящая  добродетель  есть  высшая
добродетель.
     Поистине,  я  угадываю  вас,  ученики  мои: вы стремитесь,
подобно мне, к дарящей добродетели. Что у вас общего с  кошками
и волками?
     Ваша  жажда  в  том,  чтобы самим стать жертвою и даянием;
потому вы и жаждете собрать все богатства в своей душе.
     Ненасытно  стремится  ваша  душа  к  сокровищам  и   всему
драгоценному, ибо ненасытна ваша добродетель в желании дарить.
     Вы  принуждаете все вещи приблизиться к вам и войти в вас,
чтобы обратно изливались они из вашего родника, как дары  вашей
любви.
     Поистине,  в  грабителя  всех  ценностей должна обратиться
такая дарящая любовь; но здоровым и  священным  называю  я  это
себялюбие. --
     Есть  другое  себялюбие,  чересчур  бедное  и  голодающее,
которое всегда хочет  красть,  --  себялюбие  больных,  больное
себялюбие.
     Воровским  глазом  смотрит оно на все блестящее; алчностью