раз против своего прежнего мнения и вообще недоверчивая ко всему, что хочет в 
нас укорениться Душевный строй познающего, будучи в противоречии с "прочной 
репутацией", считается нечестным, в то время как окаменелость воззрений 
осыпается всяческими почестями: под гнетом такой действительности должны мы 
жить еще и теперь! Как тяжко живется, когда чувствуешь против себя и вокруг 
себя суждение многих тысячелетий! Возможно, в течение многих тысячелетий 
познание было запятнано нечистой совестью, и сколько же самопрезрения и тайного 
убожества должно было быть в истории величайших умов.
297
Уметь противоречить. 
Всякому нынче известно, что умение сносить противоречие есть признак высокой 
культуры. Некоторые знают даже, что более развитый человек ищет противоречия и 
накликает его себе, чтобы получить через него некое указание на неведомую ему 
доныне несправедливую черту его характера. Но уметь противоречить, достичь 
чистой совести при враждебном отношении ко всему расхожему, традиционному, 
канонизированному - это больше, чем и то и другое, и представляет собою нечто 
действительно великое, новое, удивительное в нашей культуре, самый решительный 
шаг освобожденного ума; кто это знает?
298
Вздох. 
Я поймал эту внезапную мысль попутно и наспех воспользовался ближайшими 
случайными словами, чтобы связать ее и не дать ей снова улететь. А теперь она 
умерла в этих резких словах и висит и болтается в них, - я же, глядя на нее, 
едва уже при проминаю, отчего я мог так радоваться, поймав эту птицу.
299
Чему следует учиться у художников. 
Какими средствами располагаем мы, чтобы сделать вещи прекрасными, 
привлекательными, достойными желания, если они не таковы? - а я полагаю, что 
сами по себе они всегда не таковы! Здесь нам есть чему поучиться у врачей, 
когда они, например, разводят горькое снадобье или смешивают вино и сахар; но 
еще больше у художников, которые, собственно, и не делают ни чего иного, как 
занимаются подобными выдумками и кунстштюками. Удаляться от вещей на такое 
расстояние, когда многого в них уже не видно и многое должно быть к ним 
привидено (hinzusehen), чтобы можно было еще их видеть, - или рассматривать 
вещи под углом и как бы в срезе,- или устанавливать их так, чтобы они частично 
загораживали друг друга и смотрелись только в перспективе, - или глядеть на них 
сквозь окрашенное стекло либо при сумеречном освещении, - или покрывать их 
полупрозрачной поверхностью и пленкой - всему этому следует нам учиться у 
художников, а в остальном быть мудрее их. Ибо эта утонченная сила обыкновенно 
прекращается у них там, где прекращается искусство и начинается жизнь; мы же 
хотим быть поэтами нашей жизни, и прежде всего в самом мелком и обыденном!
300
Прелюдии науки. 
Верите ли вы в то, что науки возникли бы и достигли зрелости, если бы им не 
предшествовали кудесники, алхимики, астрологи и ведьмы, те самые, кто своими 
предсказаниями и подтасовками должны были сперва вызвать жажду, голод и вкус к 
скрытым и запретным силам? И что при этом должно было быть предсказано 
бесконечно больше, чем может быть когда-либо исполнено, дабы в области познания 
вообще исполнилось нечто? - Может быть, аналогично тому, как нам здесь 
предстают прелюдии и предварительные усилия науки, которые отнюдь не 
практиковались и не воспринимались как таковые, какой-то далекой эпохе 
предстанет неким упражнением и прелюдией и вся религия: возможно, ей удалось бы 
быть диковинным средством для того, чтобы отдельные люди смогли однажды 
насладиться всем самодовольством некоего Бога и всей его силой самоискупления. 
Да! - можно даже спросить - научился бы вообще человек без этой религиозной 
школы и предыстории ощущать голод и жажду по самому себе и черпать из себя 
насыщение и полноту? Должен ли был Прометей сначала грезить, что он похитил 
свет, и расплачивается за это, чтобы открыть, наконец, что он сотворил свет, 
как раз стремясь к свету, и что не только человек, но и сам Бог был творением 
его рук и глиной в его руках? И что все это только образы ваятеля? - равно как 
и грезы, кража, Кавказ, коршун и вся трагическая прометейя познающих?
 

301
Мираж созерцателей. 
Развитые люди отличаются от неразвитых тем, что несказанно больше видят и 
слышат, при этом видят и слышат, мысля, - именно это отличает человека от 
животного и высших животных от низших. Мир предстает всегда полнее тому, кто 
растет в высоту человечества; все больше крючков интереса закидываются ему 
навстречу; постоянно умножаются приманки и равным образом нюансы удовольствия и 
неудовольствия - более развитый человек всегда бывает счастливее и в то же 
время несчастнее. Но при этом его неизменным спутником остается один мираж: ему 
мнится, что он призван быть зрителем и слушателем великой драмы и оперы, 
именуемой жизнью; он называет свою натуру созерцательной и упускает при этом из 
виду, что сам он и есть доподлинный и бессменный автор жизни, - что он хоть и 
отличается весьма от лицедея этой драмы, так называемого активного человека, но 
еще больше от простого наблюдателя и праздничного гостя, сидящего перед 
подмостками. Ему, как поэту, присущи, конечно, vis contemplativa и 
ретроспективный взгляд на сове творение, но в то же время и прежде всего 
свойственна ему vis creativa, недостающая активному человеку, что бы ни