если бы культура древнего южного мира не оказалась постепенно низведенной до 
уровня варварства вследствие чрезмерной примеси германской варварской крови и 
не потеряла своего культурного перевеса. Чем шире и безусловнее воздействие, 
производимое отдельным человеком или мыслью отдельного человека, тем однороднее 
и низменнее должны быть масса, на которую оказывают воздействие; между тием как 
противоположные устремления свидетельствуют о наличии внутренних 
противоположных потребностей, которые силятся сами удовлетворить себя и 
одержатиь верх. Напротив, всегда есть основания заключать о действительно 
высокой культуре там, где могущественные и властолюбивые натуры добиваются лишь 
незначительного и сектанского воздействия: это относится и к отдельным 
искусствам и сферам познания. Где властвуют, там есть массы; где есть массы, 
там есть потребность в рабстве. Где есть рабство, там лишь немногие остаются 
индивидуумами, и против них оборачиваются стадные инстинкты и совесть.
 

150
К критике святых 
Неужели, для того чтобы обладать добродетелью, нужно стяжать ее именно в самом 
жестоком ее виде, как этого хотели и в этом нуждались христианские святые? 
Жизнь была им сносной только при мысли о том, что от одного вида их добродетели 
каждого очевидца охватывает самопрезрение. Но добродетель с таким воздействием 
я называю жестокой.
151
О происхождении религии. 
Вовсе не в метафизической потребности лежит происхождение религий, как этого 
хочет Шопенгауэр; она сама есть лишь отпрыск последних. Под господством 
религиозных мыслей свыклись с представлением об "ином (заднем, нижнем, высшем) 
мире", и с уничтожением религиозного бреда испытывают неприятную пустоту и 
лишение - из этого-то чувства и вырастает снова "иной мир", на сей раз, однако, 
не религиозный, а лишь метафизический. Но то. что в незапамятные времена вообще 
вело к допущению "иного мира", было не стремлением и не потребностью, а 
заблуждением в толковании определенных естественных процессов, интеллектуальным 
затруднением.
152
Величайшая перемена. 
Переменились освещение и краски всех вещей! Нам уже не полностью понятно самое 
близкое и самое привычное, как чувствовали его древние, - например, день и 
бодрствование: оттого, что древние верили в сны, сама бодрственная жизнь 
представала в ином освещении. И равным образом вся жизнь, с отражением смерти и 
ее значения: наша "смерть" есть совершенно другая смерть. Все переживания 
светились иначе, ибо некое Божество просвечивало из них; все решения и виды на 
далекое будущее в равной степени, ибо имели оракулов и тайные знамения и верили 
в предсказания. "Истина" ощущалась иначе, ибо прежде и безумный мог быть ее 
глашатаем, - нас это содрогает или смешит. Каждая несправедливость иначе 
воздействовала на чувство, ибо страшились божественного воздаяния, а не только 
гражданского наказания и позора. Какая радость царила в то время, когда верили 
в черта и искусителя! Какая страсть, когда взору представали демоны, засевшие в 
засаду! Какая философия, когда сомнение ощущалось прегрешением опаснейшего рода,
 именно, хулой на вечную любовь, недоверием ко всему, что было хорошего, 
высокого, чистого и милосердного! - Мы наново окрасили вещи, мы непрестанно 
малюем их, - но куда нам все еще до красочного великолепия того старого 
мастера! - я разумею древнее человечество.
153
Homo poeta. 
"Я сам, я, собственноручно создавший эту трагедию трагедий, в той мере, в какой 
она готова; я, впервые ввязавший в существование узел морали и так затянувший 
его, что распутать его под силу разве что какому-нибудь богу - так ведь и 
требует этого Гораций! - я сам погубил теперь в четвертом акте все богов - из 
моральных соображений! Что же выйдет теперь из пятого! Откуда еще взять 
трагическую развязку! - Не начать ли мне думать о комической развязке?"
154
Различная опасность жизни. 
Вы вовсе не знаете, что вы переживаете: вы бежите, словно пьяные, по жизни и 
валитесь временами с лестницу. Однако, благодаря вашему опьянению, вы не 
ломаете при этом себе конечностей: ваши мускулы слишком вялы, а голова слишком 
мутна, чтобы вы находили камни этой лестницы столь твердыми, как мы, другие! 
Для нас жизнь есть большая опасность: мы из стекла - горе, если мы столкнемся! 
И все конечно, если мы упадем!
155
Чего нам недостает. 
Мы любим великую природу и открыли ее себе: это происходит оттого, что нашим 
мыслям недостает великих людей. Совсем иное греки: их чувство природы было 
другим, чем у нас.
156
Влиятельнейший. 
Что какой-нибудь человек сопротивляется всему своему времени, задерживает его у 
ворот и привлекает к ответственности, это должно оказывать влияние! Хочет ли он 
этого, безразлично; главное, что он может это.
157
Mentiri.