по наследству и, наконец, ставшие почти родовой основой человека, суть, 
например, следующие: существуют постоянные вещи; существуют одинаковые вещи; 
существуют вещи, вещества, тела; вещь есть то, чем она кажется; наша воля 
свободна; то, что хорошол для меня, хорошо и в себе и для себя. Лишь гораздо 
прозже выступили отрицатели и скептики таких положений, - лишь голраздо позже 
выступила истина, как бессильнейшая форма познания. Казалось, что с нею жить 
невозможно, наш организм был устроен в противоположность ей; все его высшие 
функции, восприятия органов чувств и вообще всякого рода ощущения действовали в 
контакте с теми испокон веков усвоенными основными заблуждениями. Более того: 
положения эти стали даже нормами познания, сообразно которым отмерялось 
"истинное" и "ложное" - вплоть до отвлеченнейших областей чистой логики. Итак: 
способность познания лежит не в степени его истинности, а в его старости, его 
органической усвоенности, его свойстве быть условием жизни. Где жизнь и 
познание казались протиоречащими друг другу, там никогда ничто не оспаривалось 
всерьез; там отрицание и сомнение считались безумием. Те исключительные 
мыслители, которые, подобно элеатам, хоть и устанавливали противоречия в 
естественных заблуждениях и упорно настаивали на этом, все-таки верили в то, 
что и с этой противоположностью можно жить: он выдумали мудреца как человека, 
не подверженного никаким изменениям, безличного, универсального в своем 
созерцании, который есть одновременно одно и все и наделен особой способностью 
для этого вывернутого наизнанку познания; они полагали, что их познание есть в 
то же время принцип жизни. Но чтобы утверждать все это, они должны были 
обманывать себя по части собственного своего состояния: им приходилось 
измышлять себе безличность и постоянство без перемен, недооценивать сущность 
познающего, отрицать силу влечений в познании и вообще понимать разум как 
совершенно свободную, из себя самой возникающую активность; они закрывали глаза 
на то, что и им удалось прийти к своим положениям, противореча расхожему мнению 
или стремясь к покою, к единоличному обладанию, к господству. С дальнейшим 
утончением честности и скепсиса невозможным стало, наконец, существование и 
этих людей; их жизнь и суждения равным образом оказались зависимыми от 
древнейших влечений и основных заблуждений всякого чувственно воспринимаемого 
бытия. - Эта более рафинированная честность и скепсис возникали повсюду, где 
два противоположных положения отказывались применимыми к жизни, поскольку оба 
уживались с основными заблуждениями, и где, стало быть, можно было спорить о 
большей или меньшей степени их полезности для жизни; равным образом повсюду, 
где новые положения хоть и не оказывались для жизни полезными, но, по крайней 
мере, не причиняли ей вреда, будучи обнаружениями склонности к интеллектуальным 
играм, невинными и блаженными, подобно всяческим играм. Постепенно человеческий 
мозг наполнялся такими суждениями и убеждениями; в этом клубке возникало 
брожение, борьба и жажда власти. Не только польза и удовольствие, но и всякий 
род влечения принимал участие в борьбе за "истины"; интеллектуальная борьба 
стала занятием, увлечением, призванием, долгом, достоинством - познавание и 
стремление к истинному заняли, наконец, особое место в ряду прочих потребностей.
 Отныне не только вера и убеждение. Но и испытание, отрицание, недоверие, 
противоречие стали властью; все "злые" инстинкты были подчинены познанию и 
поставлены ему на службу, отполированные под что-то дозволенное, почтенное, 
полезное и, наконец, визуально невинное и доброе. Познание, таким образом, 
становилось неким подобием самой жизни, и как жизнь некой постоянно 
возрастающей властью, пока, наконец, не столкнулись друг с другом накопленный 
опыт и те древнейшие основные заблуждения, то и другое уже как жизнь, как 
власть, то и другое в одном и том же человеке. Мыслитель: нынче это есть 
существо, в котором влечение к истине и те жизнеохранительные заблуждения 
бьются своим первым боем, коль скоро и стремление к истине доказало себя как 
некую жизнеохранительную власть. По сравнению с важностью этой борьбы все 
прочее безразлично: здесь поставлен последний вопрос об условии жизни и сделана 
первая попытка ответить на этот вопрос с помощью эксперимента. В какой мере 
истина поддается органическому усвоению? - вот в чем вопрос, вот в чем 
эксперимент.
111
Происхождение логического. 
Откуда в человеческой голове возникла логика? Наверное, из нелогики (Unlogik), 
царство которой первоначально должно было быть огромным. Но бесчисленное 
множество существ, умозаключающих иначе, чем умозаключаем теперь мы, погибло: 
это могло бы даже в большей степени отвечать действительности! Кто, например, 
недостаточно часто умел находить "одинаковое" в отношении пищи или враждебных 
ему зверей, кто, стало быть, слишком медленно обобщал, слишком осторожничал в 
обобщении, тот имел меньше шансов на дальнейшую жизнь, чем кто-либо, который во 
всем схожем тотчас же отгадывал одинаковость. Но преобладающая склонность 
обращаться со схожим, как с одинаковым, нелогичная склонность - ибо на деле не 
существует ничего одинакового, - заложила впервые всю основу логики. Равным 
образом для возникновения столь необходимого для логики понятия субстанции, 
хотя ему в самом строгом смысле не соответствует ничего действительного, 
понадобилось в течение длительного времени не видеть и не воспринимать 
изменчивого характера вещей; недостаточно зоркие сущ5ства обладали 
преимуществом над теми, кто видел все "в потоке". Сама по себе всякая высокая 
степень осторожности в умозаключениях, всякая скептическая склонность есть уже 
большая опасность для жизни. Ни одно живое существо не уцелело бы, не будь в 
нем чрезвычайно сильно развита противоположная склонность - "скорее утверждать, 
чем приостанавливать суждение, скорее заблуждаться и измышлять, чем выжидать, 
скорее соглашаться, чем отрицать, скорее осуждать чем быть справедливым . -