является ли она их теневой стороной? Мужская одежда, сшитая по моде, указывает 
в его обладателе прежде всего на то, что он не хочет бросаться в глаза ни как 
единица, ни как представитель известного сословия или народа, что он даже 
преднамеренно подавляет в себе такого рода тщеславие; затем, что он деловой 
человек, что ему некогда тратить времени на костюм и украшения, и что всякая 
роскошь покроя мешала бы ему работать. Наконец, европейская одежда подтверждает 
претензию на научную и вообще на умственную деятельность, тогда как сквозь 
сохранившиеся у некоторых народов национальные костюмы проглядывает еще 
разбойничество, пастушество или солдатчина, как профессии, наиболее еще 
уважаемые и задающие тон. В пределах этого общего характера современной мужской 
одежды существуют однако небольшие колебания, говорящие о суетности юных 
франтов и праздношатающихся больших городов, следовательно, лиц не достигших 
еще зрелости настоящего европейца. Европейская женщина еще дальше от этого 
идеала, потому и разнобразия в ее одежде еще больше. Она тоже не носит 
национального платья и не желает, чтобы ее признавали за немку, француженку или 
русскую. Однако, она не прочь побаловать личное тщеславие оригинальностью 
костюма, главным образом, не допуская сомнения в том, что она принадлежит к 
почетному классу, к "хорошим" или "высоким" сферам общества. При этом близость 
к "большому свету" тем более подчеркивается, чем в действительности 
обладательница костюма дальше отстоит от него. В особенности же, молодая 
женщина никогда не наденет такого костюма, который носят особы несколько более 
пожилые, из боязни пасть в цене, показавшись старше, а пожилая, пока ей это 
возможно, охотно готова обманывать юношескими костюмами. Из этого соперничества 
и возникают по временам моды, в которых молодость выступает не двусмысленно и 
исключает всякую возможность подражания. Когда истощится на время находчивость 
молодых художниц по части выставления на показ их молодости, или, чтобы сказать 
всю правду, когда окажется, что использован дух изобретательности других стран, 
весь костюмированный земной шар, совместные вкусы испанцев, турок и древних 
греков для лучшей обрисовки прекрасного тела, - тогда опять находят, что до сих 
пор женщины не ясно понимали свою выгоду, что на мужчину лучше действует игра в 
прятки с прекрасным телом, чем голая или полуголая искренность. Тогда колесо 
вкуса и тщеславия опять поворачивается в противоположную сторону. Несколько 
устаревшие молодые женщины видят, что настало их царство, и соперничество 
прелестнейших, абсурднейших созданий разгорается с новою силою. Но по мере того,
 как женщины внутренне растут, перестают отдавать предпочтение в своей среде 
незрелому возрасту - проявляется все меньше разнообразия в их одежде и все 
больше простоты в украшениях. Судить об этом однако нельзя по античному 
масштабу или по одеждам жительниц южных приморских стран, а нужно принимать во 
внимание условия средней и северной Европы, где настоящая родина современного 
гения - вдохновителя духа и формы.
      В общем, следовательно, характерную особенность моды и современности 
составляет не изменчивость (т. к. последняя есть нечто реакционное и присуща 
вкусам недозрелых европейцев мужского и женского пола), а, наоборот, отрицание 
национальной, сословной и индивидуальной исключительности. В виду сказанного, 
заслуживает похвалы и то обстоятельство, что Европа, сберегая время и силы, 
предоставила некоторым странам и городам думать о моде и изобретать ее за 
других по вопросу об одежде. К тому же не все в одинаковой степени одарены 
чувством изящного. Я не вижу большой кичливости в том, что Париж, напр., (пока 
существуют известные колебания) хочет быть единственным изобретателем и 
новатором в области моды. Если немец, из ненависти к притязаниям французского 
города, захочет иначе одеваться, напр., как одевался Альбрехт Дюрер, - то он 
должен предварительно принять во внимание, что хотя его костюм и носили древние 
немцы, но все же не немцы его изобрели - что вообще никогда не существовало 
исключительно немецкой одежды, - и пусть затем посмотрит, какой вид он имеет в 
этом костюме, и не протестует ли его современная голова, со всеми линиями и 
морщинами, проведенными на ней девятнадцатым веком, против дюреровского одеяния.

      Нужно заметить, что употребляя здесь слова "современный" и "европейский" 
как синонимы, я разумею под словом "Европа" гораздо большее пространство земли, 
чем охватывает этот маленький полуостров Азии; я разумею именно и Америку, 
насколько она может назваться дочерью европейской культуры. В самой же Европе 
под наш культурный термин подходят далеко не все народы, а только те, у которых 
есть общее прошлое в виде греческого и римского мира, библии и христианства.
216
      Немецкая добродетель. - Никто не станет оспаривать, что с конца прошлого 
столетия в Европу нахлынул поток нравственного пробуждения. Тут добродетель 
снова подняла и возвысила свой голос. Она стала призывать к естественному 
выражению восторженных и трогательных чувств, уже не стыдясь себя и сочиняя 
стихи и философские системы для собственного прославления. В поисках за 
источником этого движения мы натолкнемся прежде всего на Руссо, не на 
мифического Руссо, какого воображают себе по впечатлению, производимому его 
писаниями (можно почти то же сказать - его мифически истолкованными писаниями), 
а на Руссо, каким он является в тех указаниях, которые он сам дает о себе, (и 
сам он, и его читатели постоянно работали над этой идеализацией). Другим 
источником служит возрождение стоически великого Рима. Тут французы 
достойнейшим образом продолжали дело Renaissance'а. Они с блестящим успехом 
перешли от воссоздания античных форм к воссозданию античных характеров. Им 
навсегда принадлежит высочайшая слава, слава народа, давшего современному 
человечеству лучшие до сих пор книги и лучших людей. Как подействовал этот 
двойственный образец - мифический Руссо и воскресший античный дух - на более