Druzya.org
Возьмемся за руки, Друзья...
 
 
Наши Друзья

Александр Градский
Мемориальный сайт Дольфи. 
				  Светлой памяти детей,
				  погибших  1 июня 2001 года, 
				  а также всем жертвам теракта возле 
				 Тель-Авивского Дельфинариума посвящается...

 
liveinternet.ru: показано количество просмотров и посетителей

Библиотека :: Философия :: Европейская :: Германия :: Ницше :: Ф. Ницше - РОЖДЕНИЕ ТРАГЕДИИ ИЗ ДУХА МУЗЫКИ
<<-[Весь Текст]
Страница: из 46
 <<-
 
не менее было бы ошибочно думать, что такое шаловливое существо, как опера, 
можно спугнуть попросту одним решительным криком, точно привидение. Кто хочет 
уничтожить оперу, тот должен решиться на борьбу с самой александрийской 
весёлостью, которая столь наивно высказывает в ней свои любимые представления и 
находит в ней свою истинную художественную форму. Но чего можно ждать для самою 
искусства от действия художественной формы, источники которой вообще не лежат в 
пределах эстетики? от художественной формы, которая скорее прокралась в область 
искусства из некоторой полуморальной сферы и только при случае изредка способна 
обманывать нас по части своего полукровного происхождения? Какими же соками 
питается это паразитическое существо — опера, если не соками истинного 
искусства? Разве нельзя предвидеть, что, под действием его идиллических 
соблазнов, под влиянием его льстивых александрийских ухищрений, верховная и 
единственно заслуживающая серьёзного к себе отношения задача искусства — 
спасать наши взоры от открывающихся им ужасов ночи и врачевать душу, охваченную 
судорогами волевых возбуждений, бальзамом иллюзии — выродится в пустую и 
развлекательную забаву? Что станется с вечными истинами дионисического и 
аполлонического начал при том смешении стилей, на которое я уже указывал как на 
сущность этого stilo rappresentativo, где музыка рассматривается как служанка, 
а текст — как хозяин, где музыка уподоблена телу, а текст — душе? где высшим 
заданием в лучшем случае будет некоторая описательная живопись звуками, подобно 
тому как это имело место некогда в новом аттическом дифирамбе? где музыка 
окончательно теряет своё истинное достоинство — быть дионисическим зеркалом 
мира, так что ей остаётся лишь, как рабе явления, подражать ходу форм этого 
явления и игрой линий и пропорций возбуждать чисто внешнее удовольствие? При 
строгом взгляде на дело это роковое влияние оперы на музыку прямо-таки 
совпадает с развитием музыки вообще в новейшие времена; скрытому в генезисе 
оперы и в существе представляемой ею культуры оптимизму удалось с ужасающей 
быстротой совлечь с музыки её дионисическое мировое предназначение и придать ей 
характер чего-то увеселительного, некоторой игры форм; с каковой переменой 
можно сравнить разве что метаморфозу эсхиловского человека в александрийского 
весельчака. 

Но если мы в приведённом здесь примере с полным правом связали исчезновение 
дионисического духа с резко бросающимся в глаза, но до сих пор не объяснённым 
превращением и вырождением греческого человека, — то какие же надежды должны 
ожить в нас, раз несомненнейшие предзнаменования дают нам ручательство в том, 
что в современном нам мире происходит обратный процесс постепенного пробуждения 
дионисического духа! Немыслимо, чтобы божественная мощь Геракла вечно 
растрачивала свои силы в сладострастном рабстве у Омфалы. Из дионисических 
основ немецкого духа возникла сила, не имевшая ничего общего с первоусловиями 
сократической культуры и не находившая в них ни своего объяснения, ни своего 
оправдания; напротив, она ощущалась этой культурой как нечто необъяснимо 
ужасное и враждебно мощное; то была немецкая музыка, причём под нею надо 
понимать главным образом могучий солнечный бег от Баха к Бетховену и от 
Бетховена к Вагнеру. Что может поделать лакомая до познания сократика наших 
дней даже в лучшем случае с этим демоном, восстающим из неисчерпаемых глубин? 
Ни из сплетения зигзагов и арабесок оперной мелодии, ни при помощи 
арифметических счетов фуги и контрапунктической диалектики не выведешь формулы, 
при трижды могучем свете которой можно было бы подчинить себе этого демона и 
заставить его заговорить. И что за зрелище представляют теперь наши эстетики, 
когда они с сачком «красоты» собственного изобретения гоняются и бегают за 
носящимся перед ними с непостижимой жизненностью музыкальным гением, причём их 
движения так же мало определяются вечной красотой, как и понятием о 
возвышенном! Пусть только понаблюдают при случае этих благосклонных 
покровителей музыки живьём и поближе, когда они без устали восклицают: красота, 
красота! Похожи ли они при этом на взлелеянных на лоне красоты баловней и 
любимых чад природы, и не ищут ли они скорее какой-нибудь обманной формы 
прикрытия для своей собственной грубости и эстетического предлога для своей 
бедной ощущениями трезвости; причём мне приходит на память, например, Отто Ян. 
Но пусть лжецы и лицемеры поостерегутся немецкой музыки; ибо среди всей нашей 
культуры именно она есть тот единственный непорочный, чистый и очистительный 
дух огня, из которого и в который, как в учении великого Гераклита Эфесского, 
движутся все вещи, пробегая двойной круговой путь; всё, что мы зовём теперь 
культурой, образованием, цивилизацией, должно будет в своё время предстать 
перед безошибочным судьей — Дионисом. 

Припомним затем, как бьющему из тех же источников духу немецкой философии дана 
была возможность, благодаря Канту и Шопенгауэру, уничтожить спокойную 
жизнерадостность научной сократики ссылкой на её пределы и указанием таковых, 
как этим указанием было положено начало бесконечно более глубокому и серьёзному 
рассмотрению этических вопросов и искусства; каковое рассмотрение мы смело 
можем назвать облечённой в понятия дионисической мудростью. На что указывает 
нам это таинственное единство немецкой музыки и немецкой философии, как не на 
новую форму существования, с содержанием которой мы можем познакомиться только 
предположительно из эллинских аналогий? Ибо для нас, стоящих на рубеже двух 
различных форм существования, эллинский прообраз сохраняет ту неизмеримую 
ценность, что в нём в классически-поучительной форме отчеканены и все 
упомянутые переходы и битвы; разве что мы переживаем главнейшие эпохи жизни 
эллинского духа как бы в обратном порядке и теперь как бы переходим из 
александрийского периода назад, к эпохе трагедии. При этом в нас живо чувство, 
 
<<-[Весь Текст]
Страница: из 46
 <<-