|
сильная, самая глубокая любовь! - Возможно, что под священной легендой и
покровом жизни Иисуса скрывается один из самых болезненных случаев мученичества
от знания, что такое любовь: мученичество невиннейшего и глубоко страстного
сердца, которое не могло удовлетвориться никакой людской любовью, которое
жаждало любви, жаждало быть любимым и ничем, кроме этого, жаждало упорно,
безумно, с ужасающими вспышками негодования на тех, которые отказывали ему в
любви; быть может, это история бедного не насытившегося любовью и ненасытного в
любви человека, который должен был изобрести ад, чтобы послать туда тех, кто не
хотел его любить, - и который, наконец, познав людскую любовь, должен был
изобрести Бога, представляющего собой всецело любовь, способность любить, -
который испытывал жалость к людской любви, видя, как она скудна и как слепа!
Кто так чувствует, кто так понимает любовь - тот ищет смерти. - Но зачем иметь
пристрастие к таким болезненным вещам? Допустив, что этого вовсе не нужно. -
270
Духовное высокомерие и брезгливость каждого человека, который глубоко страдал,
- как глубоко могут страдать люди, это почти определяет их ранги - его
ужасающая уверенность, которой он насквозь пропитан и окрашен, уверенность, что
благодаря своему страданию он знает больше, чем могут знать самые умные и
мудрые люди, что ему ведомо много далеких и страшных миров, в которых он
некогда "жил" и о которых "вы ничего не знаете!"... это духовное безмолвное
высокомерие страдальца, эта гордость избранника познания, "посвященного", почти
принесенного в жертву, нуждается во всех видах переодевания, чтобы оградить
себя от прикосновения назойливых и сострадательных рук и вообще от всего, что
не равно ему по страданию. Глубокое страдание облагораживает; оно обособляет.
Одной из самых утонченных форм переодевания является эпикуреизм и связанное с
ним выставление напоказ известной доблести вкуса, которая легко относится к
страданию и защищается от всего печального и глубокого. Есть "веселые люди",
пользующиеся веселостью для того, чтобы под ее прикрытием оставаться
непонятыми: они хотят, чтобы их не понимали. Есть "люди науки", пользующиеся
наукой, потому что она придает веселый вид и потому что ученость позволяет
прийти к заключению, что человек поверхностен: они хотят соблазнить на такое
ложное заключение. Есть свободные дерзкие умы, которые хотят скрыть и отрицать,
что в груди у них разбитое, гордое, неисцелимое сердце (цинизм Гамлета - случай
Галиани), и порой даже само дурачество служит маской злосчастному, слишком
уверенному знанию. - Отсюда следует, что иметь уважение "к маске" и не
заниматься всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности.
271
Самую глубокую пропасть образует между двумя людьми различное понимание
чистоплотности и различная степень ее. Чему может помочь вся честность и
взаимная полезность, чему может помочь всяческое взаимное благожелательство - в
конце концов это не меняет дела: они "не могут выносить друг друга"! Высший
инстинкт чистоплотности ставит одержимого им человека в чрезвычайно странное и
опасное положение одиночества, как святого: ибо высшее одухотворение названного
инстинкта есть именно святость. Познание неописуемой полноты счастья,
достапляемого купаньем, страсть и жажда, постоянно влекущая душу от ночи к утру
и от мрачного, от "скорби", к светлому, сияющему, глубокому, утонченному -
насколько такое влечение выделяет людей: это влечение благородное, настолько же
и разобщает их. Сострадание святого есть сострадание к грязи человеческого,
слишком человеческого. А есть такие ступени и высоты, с которых он смотрит на
самое сострадание как на осквернение, как на грязь...
272
Признаки знатности: никогда не помышлять об унижении наших обязанностей до
обязанностей каждого человека; не иметь желания передавать кому-нибудь
собственную ответственность, не иметь желания делиться ею; свои преимущества и
пользование ими причислять к своим обязанностям.
273
Человек, стремящийся к великому, смотрит на каждого встречающегося ему на пути
либо как на средство, либо как на задержку и препятствие - либо как на
временное ложе для отдыха. Свойственная ему высокопробная доброта к ближним
может проявиться лишь тогда, когда он достигнет своей вершины и станет
господствовать. Нетерпение, сознание, что до тех пор он обречен на беспрерывную
комедию - ибо даже война есть комедия и скрывает нечто, как всякое средство
скрывает цель, - это сознание постоянно портит его обхождение: такие люди знают
одиночество и все, что в нем есть самого ядовитого.
274
Проблема ожидающих. Нужен какой-нибудь счастливый случай, нужно много такого,
чего нельзя предусмотреть заранее, для того, чтобы высший человек, в котором
дремлет решение известной проблемы, еще вовремя начал действовать - чтобы его
вовремя "прорвало", как можно было бы сказать. Вообще говоря, этого не
случается, и во всех уголках земного шара сидят ожидающие, которые едва знают,
в какой мере они ждут, а еще того менее, что они ждут напрасно. Иногда же
призывный клич раздается слишком поздно, слишком поздно является тот случай,
который даёт "позволение" действовать, - тогда, когда уже прошли лучшие годы
юности и лучшие творческие силы атрофировались от безделья; сколь многие,
"вскочив на ноги", с ужасом убеждались, что члены их онемели, а ум уже чересчур
отяжелел! "Слишком поздно", - восклицали они тогда, утрачивали веру в себя и
становились навсегда бесполезными. - Уж не является ли "безрукий Рафаэль", если
понимать это выражение в самом обширном смысле, не исключением, а правилом в
области гения? - Гений, быть может, вовсе не так редок: но у него редко есть те
пятьсот рук, которые нужны ему, чтобы тиранизировать "нужный момент", чтобы
|
|