264
Из души человека нельзя изгладить того, что больше всего любили делать и чем 
постоянно занимались его предки: были ли они, например, трудолюбивыми 
скопидомами, неразлучными с письменным столом и денежным сундуком, скромными и 
буржуазными в своих вожделениях, скромными также и в своих добродетелях; были 
ли они привычны повелевать с утра до вечера, склонны к грубым удовольствиям и 
при этом, быть может, к еще более грубым обязанностям и ответственности; или, 
наконец, пожертвовали ли они некогда своими привилегиями рождения и 
собственности, чтобы всецело отдаться служению своей вере - своему "Богу" - в 
качестве людей, обладающих неумолимой и чуткой совестью, краснеющей от всякого 
посредничества. Совершенно невозможно, чтобы человек не унаследовал от своих 
родителей и предков их качеств и пристрастий, что бы ни говорила против этого 
очевидность. В этом заключается проблема расы. Если мы знаем кое-что о 
родителях, то позволительно сделать заключение о детях: отвратительная 
невоздержанность, затаенная зависть, грубое самооправдывание - три качества, 
служившие во все времена неотъемлемой принадлежностью плебейского типа, - все 
это должно перейти к детям столь же неизбежно, как испорченная кровь; и с 
помощью самого лучшего воспитания и образования можно достигнуть лишь 
обманчивой маскировки такого наследия. - А к чему же иному стремится нынче 
воспитание и образование! В наш слишком народный, лучше сказать плебейский, век 
"воспитание" и "образование" должно быть по существу своему искусством 
обманывать - обманывать насчет происхождения, обманчиво скрывать унаследованное 
душой и телом плебейство. Воспитатель, который стал бы теперь прежде всего 
проповедовать правдивость и постоянно взывал бы к своим питомцам: "будьте 
правдивыми! будьте естественными, кажитесь тем, что вы есть!", - даже такой 
добродетельный и прямодушный осел научился бы со временем прибегать к furca 
Горация, чтобы naturam expellere: с каким успехом? "Чернь" usque recurret - 
265
Рискуя оскорбить слух невинных, я говорю: эгоизм есть существенное свойство 
знатной души; я подразумеваю под ним непоколебимую веру в то, что существу, 
"подобному нам", естественно должны подчиняться и приносить себя в жертву 
другие существа. Знатная душа принимает этот факт собственного эгоизма без 
всякого вопросительного знака, не чувствуя в нём никакой жестокости, никакого 
насилия и произвола, напротив, усматривая в нём нечто, быть может коренящееся в 
изначальном законе вещей, - если бы она стала подыскивать ему имя, то сказала 
бы, что "это сама справедливость". Она признаётся себе при случае, хотя сначала 
и неохотно, что есть существа равноправные с ней; но как только этот вопрос 
ранга становится для неё решённым, она начинает вращаться среди этих равных, 
равноправных, соблюдая по отношению к ним ту же стыдливость и тонкую 
почтительность, какую она соблюдает по отношению к самой себе, сообразно некой 
прирождённой небесной механике, в которой знают толк все звёзды. Эта тонкость и 
самоограничение в обращении с себе подобными является лишним проявлением её 
эгоизма - каждая звезда представляет собой такого эгоиста: она чтит себя в них 
и в правах, признаваемых ею за ними; она не сомневается, что обмен почестями и 
правами также относится к естественному порядку вещей, являясь сущностью всяких 
отношений. Знатная душа даёт, как и берёт, подчиняясь инстинктивной и 
легковозбуждаемой страсти возмездия, таящейся в глубине её. Понятие "милость" 
не имеет inter pares никакого смысла и благоухания; быть может, и есть 
благородный способ получать дары, как бы допуская, чтобы они изливались на нас 
свыше, и жадно упиваться ими, как каплями росы; но к такому искусству и к 
такому жесту знатная душа никак не приноровлена. Её эгоизм препятствует этому: 
она вообще неохотно устремляет взор свой в "высь", предпочитая смотреть или 
перед собой, горизонтально и медлительно, или сверху вниз: она сознаёт себя на 
высоте. - 
266
"Истинно почитать можно лишь того, кто не ищет самого себя". - Гёте советнику 
Шлоссеру.
267
У китайцев есть поговорка, которой матери учат уже своих детей: siao-sin, 
"уменьши свое сердце!". Такова по сути и основная склонность поздних 
цивилизаций - я не сомненаюсь, что античному греку прежде всего бросилось бы в 
глаза в нас, нынешних европейцах, самоумаление, - уже одним этим мы пришлись бы 
ему "не по вкусу". - 
268
Что же такое в конце концов общность? - Слова суть звуковые знаки для понятий; 
понятия же - это более или менее определенные образные знаки для часто 
повторяющихся и одновременно проявляющихся ощущений, целых групп ощущений. 
Чтобы понимать друг друга, недостаточно еще употреблять одинаковые слова, - 
нужно также употреблять одинаковые слова для однородных внутренних переживаний; 
нужно в конце концов иметь общий опыт с другими людьми. Оттого-то люди, 
принадлежащие к одному народу, понимают друг друга лучше, чем представители 
разных народов, даже когда они говорят на одном языке; или, обратно, если люди 
долго жили вместе при сходных условиях (климата, почвы, опасности, потребностей,
 работы), то из этого возникает нечто "понимающее самого себя" - народ. Во всех 
душах одинаковое число часто повторяющихся переживаний получает перевес над 
более редкими: в этой сфере люди начинают понимать друг друга все быстрее и 
быстрее - история языка есть история процесса сокращения, - а это быстрое 
понимание порождает все более и более тесную взаимную связь. Чем больше 
опасность, тем больше и потребность быстро и легко сговориться о необходимом; 
отсутствие взаимного непонимания в опасности - вот условие, без которого никак