со сводов сырой пещеры, - он и рассчитывает на их глухие звуки и отзвуки, - и 
другого, который владеет речью, как гибкой шпагой, и всем телом чувствует 
опасное счастье дрожащего, слишком острого клинка, который хочет кусать, шипеть 
в воздухе и резать. - 
247
Как мало внимания уделяет немецкий стиль благозвучию и слуху, это видно из того 
факта, что именно наши выдающиеся музыканты пишут плохо. Немец не читает вслух, 
он читает не для уха, а только глазами: он прячет при этом свои уши в ящик. 
Античный человек, если он читал - это случалось довольно редко, - то читал себе 
вслух, и притом громким голосом; если кто-нибудь читал тихо, то этому 
удивлялись и втайне спрашивали себя о причинах. Громким голосом - это значит со 
всеми повышениями, изгибами, переходами тона и изменениями темпа, которыми 
наслаждалась античная публика. Тогда законы письменного стиля были те же, что и 
законы стиля ораторского; законы же последнего зависели частично от 
изумительного развития, от утонченных потребностей уха и гортани, частично от 
силы, крепости и мощи античных легких. В глазах древних период есть прежде 
всего физиологическое целое, поскольку его нужно произносить одним духом. Такие 
периоды, какие встречаются у Демосфена и Цицерона, с двумя повышениями и двумя 
понижениями - и все это не переводя духа, - доставляли наслаждение древним 
людям, которые по собственной выучке умели ценить в этом талант, умели ценить 
редкое искусство и трудность произнесения таких периодов, - мы собственно не 
имеем права на длинные периоды, мы, современные люди, мы, страдающие одышкой во 
всех смыслах! Ведь все эти древние были сами дилетантами в ораторском искусстве,
 следовательно, знатоками, следовательно, критиками, - этим они заставляли 
своих ораторов доходить до крайних пределов совершенства; вроде того, как в 
прошлом столетии, когда все итальянцы и итальянки умели петь, виртуозность 
вокального искусства (а вместе с тем и искусство мелодики - ) достигала у них 
кульминации. В Германии же (до самого недавнего времени, когда нечто вроде 
трибунного красноречия стало довольно робко и неуклюже распускать свои молодые 
крылья) был собственно только один род публичного и мало-мальски 
художественного ораторства: он раздавался с церковной кафедры. Только 
проповедник и знал в Германии, какое значение имеет каждый слог, каждое слово, 
насколько фраза бьет, прыгает, низвергается, течет, изливается, только в его 
слухе и обитала совесть, довольно часто нечистая совесть: ибо есть слишком 
достаточно причин, в силу которых именно немец редко, почти всегда слишком 
поздно научается искусству хорошо говорить. Шедевром немецкой прозы является 
поэтому, как и следовало ожидать, шедевр величайшего немецкого проповедника: 
Библия была до сих пор лучшей немецкой книгой. По сравнению с Библией Лютера 
почти все остальное есть только "литература" - нечто, выросшее не в Германии, а 
потому не вросшее и не врастающее в немецкие сердца, как вросла в них Библия.
248
Есть два вида гения: один, который главным образом производит и стремится 
производить, и другой, который охотно даёт оплодотворять себя и рождает. Точно 
так же между гениальными народами есть такие, на долю которых выпала женская 
проблема беременности и таинственная задача формирования, вынашивания, 
завершения, - таким народом были, например, греки, равным образом французы, - 
но есть и другие, назначение которых - оплодотворять и становиться причиной 
нового строя жизни - подобно евреям, римлянам и - да не покажется нескромным 
наш вопрос - уж не немцам ли? - народы, мучимые и возбуждаемые какой-то 
неведомой лихорадкой и неодолимо влекомые из границ собственной природы, 
влюбленные и похотливые по отношению к чуждым расам (к таким, которые "дают 
оплодотворять" себя - ) и при этом властолюбивые, как всё, что сознаёт себя 
исполненным производительных сил, а следовательно, существующим "Божьею 
милостью". Эти два вида гения ищут друг друга, как мужчина и женщина; но они 
также не понимают друг друга, - как мужчина и женщина.
249
У каждого народа есть свое собственное тартюфство, которое он называет своими 
добродетелями. - Лучшее, что есть в нас, остается неизвестным, - его нельзя 
знать.
250
Чем обязана Европа евреям? - Многим, хорошим и дурным, и прежде всего тем, что 
является вместе и очень хорошим, и очень дурным: высоким стилем в морали, 
грозностью и величием бесконечных требований, бесконечных наставлений, всей 
романтикой и возвышенностью моральных вопросов, - а следовательно, всем, что 
есть самого привлекательного, самого обманчивого, самого отборного в этом 
переливе цветов, в этих приманках жизни, отблеском которых горит нынче небо 
нашей европейской культуры, её вечернее небо, - и, быть может, угасает. Мы, 
артисты среди зрителей и философов, благодарны за это - евреям. - 
251
Приходится мириться с тем, что если какой-нибудь народ страдает и хочет 
страдать национальной горячкой и политическим честолюбием, то его постигает 
порою некоторое умственное расстройство, его ум заволакивают тучи, словом, он 
испытывает небольшие приступы одурения: например, у современных немцев 
появляется то антифранцузская глупость, то антиеврейская, то антипольская, то 
романтико-христианская, то вагнерианская, то тевтонская, то прусская (стоит 
только обратить внимание на этих бедных историков, на этих Зибелей и Трейчке и 
их туго забинтованные головы - ), их и не перечтешь, всех этих маленьких 
помрачений немецкого ума и совести. Да простят мне, что и я после 
непродолжительного, но рискованного пребывания в сильно зараженной области до 
некоторой степени тоже подвергся болезни и, следуя общему примеру, уже стал