поскольку мы говорим: бог сам по себе, по своему понятию есть непосредственная, 
разделяющая себя и возвращающаяся в себя сила, он является таковым только в 
качестве непосредственно к самой себе относящейся отрицательности, то есть 
абсолютной рефлексии в себя, что уже есть определение Духа. 
   Поскольку мы, таким образом, говорим о боге в его первом определении 
сообразно его понятию и отсюда переходим к другим определениям, то здесь мы уже 
говорим о третьем; последнее есть первое. Поскольку мы должны избегать 
абстрактного начала или поскольку несовершенство понятия побуждает говорить о 
первом только в соответствии с его определением, постольку всеобщее и та 
деятельность, порождение, творение, уже есть принцип, отличный от 
абстрактно-всеобщего, который, таким образом, выступает и может выступать в 
качестве второго принципа как проявляющий, обнаруживающий себя (Логос, София81),
 тогда как первое выступает в качестве бездны. Это объясняется природой понятия.
 Это происходит во всякой цели и во всякой жизни. Жизнь сохраняет себя, а 
сохранять — значит различать себя, вступать в борьбу с особенностью, находить 
себя отличным от неорганической природы. Жизнь есть лишь результат, поскольку 
она себя породила, есть продукт, который затем вновь производит, и это 
произведенное есть сама жизнь, то есть она является своей собственной 
предпосылкой, она проходит 
   241 
   через этот процесс, и из него не возникает новое, а возникшее уже с самого 
начала есть. 
   То же самое происходит в любви и ответной любви; поскольку есть любовь, она 
является началом, и все поступки есть лишь ее подтверждение, благодаря чему она 
порождается и одновременно поддерживается, но порождаемое уже есть, так что это,
 скорее, подтверждение, причем не возникает ничего, кроме того, что уже есть. 
Точно так же и Дух является предпосылкой самого себя, началом. 
   Различие, через которое проходит божественная жизнь, не есть нечто внешнее, 
но должно быть определено только как внутреннее, так что первое, Отец, должно 
быть понято как последнее. Таким образом, этот процесс есть не что иное, как 
игра самосохранения, самоудостоверения. 
   Это определение важно в том отношении, что оно составляет критерий для 
оценки многих представлений о боге, для оценки и познания недостатка этих 
представлений, который проистекает именно оттого, что это определение 
упускается из виду или же не признается. 
   Мы рассматриваем идею в ее всеобщности, так, как она определена в чистом 
мышлении, посредством чистого мышления. Эта идея есть вся истина и единая 
истина, именно поэтому все особенное, что постигается как истинное, должно 
постигаться в соответствии с формой этой идеи. 
   Природа и конечный дух есть продукт бога, следовательно, в них есть 
разумность: то, что они созданы богом, уже содержит в себе истину, божественную 
истину вообще, то есть определение этой идеи вообще. 
   Форма этой идеи выступает только в боге как Духе: если божественная идея 
предстает в формах конечности, то она не положена так, как она есть в себе и 
для себя,— только в Духе она положена; таким образом, она существует здесь в 
конечности, но мир есть нечто созданное богом; следовательно, божественная идея 
всегда составляет основу того, что вообще есть мир. Познать истину чего-то — 
значит познать это вообще, определить это сообразно форме этой идеи. 
   В более ранних религиях мы имели созвучие с этим триединством как истинным 
определением, особенно в индуистской религии. Была осознана эта троичность, 
было осознано, что одно не может оставаться одним, что одно 
   242 
   не является таковым, каким оно должно быть в истине, что одно не есть 
истинное, а выступает как движение, различение вообще и отношение различенных 
моментов друг к другу. Тримурти — самый дикий образ этого определения 82. 
   Но третье здесь не Дух, не истинное примирение, а возникновение и гибель; 
изменение — категория, которая есть единство этих различий, но это весьма 
подчиненное соединение. 
   Идея является совершенной не в непосредственном явлении, а лишь постольку, 
поскольку Дух вошел в общину, поскольку Дух, выступающий как непосредственный, 
верующий Дух, поднимается до мышления. Интересно рассмотреть брожения этой идеи 
и научиться в удивительных явлениях, которые случаются, распознавать их основу. 
Определение бога как триединого, согласно философии, полностью завершено, в 
теологии его больше не принимают всерьез. Напротив, умаляя значение 
христианской религии, обычно указывают на то, что это ее определение является 
более древним и она его там-то или оттуда-то заимствовала. Однако прежде всего 
этот исторический аспект вообще ничего не решает, когда речь идет о внутренней 
истине. Следует также принять к сведению и то, что более древние народы и 
индивидуумы сами не сознавали, чем они обладали, имея эту идею, они не знали, 
что она содержит абсолютное сознание истины; таким образом, она была у них 
наряду с другими определениями и в качестве другого. Но главное в том, является 
ли такое определение первым, абсолютным определением, лежащим в основе всех 
других, или же является одной из форм наряду с другими, здесь встречающимися, 
подобно тому как Брахма есть Единый, не являясь даже предметом культа. В 
религии красоты и внешней целесообразности эта форма, конечно, меньше всего 
может появиться; в этом множестве и партикуляризации невозможно встретить 
ограничивающую, в себя возвращающуюся меру. Но следы этого единства можно найти 
и здесь. Аристотель, говоря о пифагорейских числах, о триаде, пишет: «Мы 
считаем, что мы только тогда действительно воззвали к богам, когда мы воззвали 
к ним трижды63». У пифагорейцев и у Платона обнаруживается абстрактная основа