естественная смерть, не результат внешней необходимости обстоятельств, не 
следствие нарушения чего-то нравственного. Таким образом, умирание есть 
единственная добродетель, которую культивирует благородный римлянин, и он 
разделяет ее с рабами и приговоренными к смерти преступниками. 
   Это холодное убийство служит для услаждения и позволяет созерцать 
ничтожество человеческой индивидуальности и никчемность индивидуума, не 
имеющего в себе нравственности, созерцать полую, пустую судьбу, которая 
относится к человеку как нечто случайное, как слепой произвол. 
   По отношению к этой крайности пустой судьбы, в которой гибнет индивидуум,— 
судьбы, в конце концов нашедшей свое личностное воплощение в императоре, в 
произвольном и лишенном нравственности буйстве его власти, другой крайностью 
является значимость, которой обладает чистая единичность субъективности. 
   Одновременно налицо также и цель власти; власть, с одной стороны, слепа, дух 
еще не примирен, не приведен в гармонию с ней, поэтому оба односторонне проти- 
   193 
   востоят друг другу: власть является целью, и эта цель — человеческая, 
коночная — состоит в господстве над миром, а реализацией этой цели является 
господство людей, римлян. 
   Эта всеобщая цель имеет свою основу в реальном чувстве, а местопребывание — 
в самосознании; тем самым положена самостоятельность самосознания, так как цель 
входит в самосознание. С одной стороны, налицо безразличие к конкретной жизни, 
с другой — сухость и холодная неприступность, внутреннее, которое является 
внутренним как божества, так и индивидуума, но совершенно абстрактным 
внутренним индивидуума. 
   В этом и состоит характерная черта римлян: абстрактное лицо приобретает 
большой вес. Абстрактное лицо — это лицо правовое; важной чертой является 
поэтому разработка права, определения собственности. Это право ограничивается 
юридическим правом, правом собственности. 
   Существуют, однако, более высокие права: совесть человека имеет свое право, 
и это тоже право, но еще более высоким является право моральности, 
нравственности. Этого права в его конкретном, подлинном смысле у римлян нет, а 
абстрактное право, право лица состоит только в определении собственности. В 
этом смысле субъективность, личность, но только абстрактная, сохраняет высокое 
положение. 
   Таковы основные черты этой религии целесообразности. В ней содержатся 
моменты, соединение которых составляет определение ближайшей и полодней ступени 
религии. Если объединить сообразно их истине моменты, которые в разобщенном 
виде присутствуют в религии внешней целесообразности и именно в качестве 
разобщенных вступают в отношение друг другу, а потому и стоят в противоречии, 
если объединить эти моменты, существующие в римской религии бездуховным образом,
 то возникает определение религии духа. 
   Римский мир является в высшей степени важной точкой перехода к христианской 
религии, неотъемлемым средним членом; на этой ступени религиозного духа развита 
сторона реальности идеи, а тем самым ее определенности в себе. Сначала мы 
видели, что эта реальность находилась в непосредственном единстве со всеобщим. 
Теперь в процессе самоопределения она выступила из него, освободилась от него и 
стала, таким образом, совершенной 
   194 
   внешностью, конкретной единичностью, но тем самым в своей крайне,! 
овдешвленпостп она стала тотальностью в себе самой. Необходимо, чтобы эта 
единичность, эта определенная определенность была принята назад во всеобщее так,
 чтобы она достигла своего истинного определения, сбросила внешность и чтобы 
тем самым идея, как таковая, получила в себе свое совершенное определение. 
   Религия внешней целесообразности по своему внутреннему значению является 
завершением конечных религий. Конечная реальность вообще состоит в том, что 
понятие бога существует, что оно положено, то есть что это понятие является 
истинным для самосознания и, таким образом, реализовано в самосознании, в его 
субъективной стороне. 
   Это положенное бытие должно теперь для себя также развиться в тотальность, 
только таким образом оно мо-гкет быть принято во всеобщность. Это развитие 
определенности в тотальность произошло в римском мире, ибо Здесь определенность 
есть конкретное, конечное, единичность, в себе многообразное, внешнее, 
некоторое действительное состояние, царство, настоящее, а не прекрасная 
объективность и тем самым завершенная субъективность. Только через цель, 
определенную определенность, определенность возвращается в себя и выступает в 
субъективности. Но сначала она является конечной определенностью и благодаря 
субъективному возвращению безмерной (дурно - бесконечной) конечностью. 
   В этой безмерной конечности следует зафиксировать и познать две стороны: 
в-себе~бытие и эмпирическое явление. 
   Если мы рассматриваем завершенную определенность, как она есть в себе, то 
она представляет собой абсолютную форму понятия, а именно понятие, 
возвращающееся в себя в своей определенности. Сначала понятие есть лишь 
всеобщее и абстрактное, но таким образом оно еще не положено так, как оно есть 
в себе. Истинным является всеобщее, как оно смыкается с самим собой посредством 
особенности, то есть через опосредствование особенностью, определенностью, 
выход наружу, и возвращается к себе посредством снятия этой особенности. Это 
отрицание отрицания есть абсолютная форма, истинная бесконечная субъективность, 
реальность в ее бесконечности. 
   В религии целесообразности эта бесконечная форма стала для самосознания 
предметом созерцания. Эта абсо-