так, чтобы чистое мышление составляло его основу, то , для него существовал бы 
лишь единый бог. Но человек точно так же не находит свои существенные 
определения как налично данные, непосредственные природные образы, он создает 
их для представления, и это созидание, как нечто среднее между чистым мышлением 
и непосредственным созерцанием природы, есть фантазия. 
   Таким образом, боги суть продукты человеческой фантазии и имеют конечное 
происхождение: их создают поэты, Музы. Эту конечность они имеют в себе, ибо они 
конечны по своему содержанию и распадаются в силу ее особенности. Они являются 
изобретением человеческого духа не по своему разумному в себе и для себя 
содержанию, но по той форме, в которой они выступают как боги. Они созданы 
поэтическим воображением, по но не выдуманы. Правда, в противоположность 
наличному они суть продукты человеческой фантазии, но в качестве существенных 
образов, так что продукт этот осознается в то же время как нечто существенное. 
   143 
   Так следует понимать высказывание Геродота, Гомер и Гесиод создали грекам их 
богов52. То же самое можно сказать и о любом жреце и умудренном опытом старце, 
который должен был в природном усмотреть изъявление божественного и сущностных 
сил и истолковать его. 
   Когда греки, стоя у тела мертвого Ахилла, слушали шум моря, вышел Нестор и 
дал этому следующее толкование: это Фетида оплакивает сына. Подобно этому во 
время чумы Калхант говорит, что разгневанный на греков Аполлон навлек на них 
это бедствие. Это истолкование означает формирование природного явления, 
придание ему образа божественного деяния. Именно так истолковывается и 
внутреннее: у Гомера, например, Ахилл хочет обнажить свой меч, но овладевает 
собой и сдерживает свой гнев; это внутреннее благоразумие есть Пал - лада, 
сдерживающая гнев. Из этого толкования возникло бесчисленное количество 
привлекательных сказаний и бесконечное множество греческих мифов. 
   С каких бы сторон мы ни рассматривали греческий принцип, мы видим, что он 
проникнут чувственным и природным моментами. Боги, выступающие из необходимости,
 ограниченны и потому еще несут на себе печать природного, выдавая тем самым 
свое происхождение из борьбы с природными силами. Они открываются самосознанию 
еще посредством внешнего явления, а фантазия, формирующая это явление, еще не 
проистекает из чистого мышления. Теперь мы должны остановиться на том, каким 
образом этот природный момент полностью преображается в прекрасный образ. 
   г. Прекрасный образ 
   божественных сил 
   В абсолютной необходимости определенность сведена лишь к единству 
непосредственности: «это так». Но тем самым отброшены определенность, 
содержание и устойчивость, и свобода души, которая придерживается этого 
созерцания, состоит лишь в том, что она придерживается бессодержательного 
«есть». Но налично сущая необходимость дана непосредственному созерцанию, а 
именно как природное наличное бытие, которое в своей определенности 
возвращается в свою простоту и представляет в себе само это возвращение. 
Наличное бытие, 
   144 
   представляющее собой только этот процесс, выступает свободе, иначе говоря, 
определенность дана как отрицательность, как рефлектированная в себя и 
погружающаяся в простую необходимость; эта соотносящаяся с собой определенность 
есть субъективность. 
   Реальностью этого процесса налично сущей необходимости является духовный, 
человеческий образ. Он представляет собой чувственное и природное наличное 
бытие, и следовательно, существует для непосредственного восприятия, и в то же 
время он является простой необходимостью, простым соотношением с собой, 
благодаря чему он всецело возвещает мышление. Любое прикосновение, любое 
внешнее обнаружение непосредственно разлагайся, растворяется и переплавляется в 
простое тождество; оно по существу есть проявление духа. 
   Нелегко понять эту связь, то, что основным определением и понятием здесь 
выступает абсолютная необходимость, а реальность, благодаря которой это понятие 
становится идеей,—человеческий образ. Понятие вообще должно существенно 
обладать реальностью. Это определение заключено уже в самой необходимости, так 
как она представляет собой не абстрактное бытие, а нечто в себя и для себя 
определенное. Эта определенность, так как в то же время является природой, 
внешней реальностью, оказывается теперь возвращенной в простую необходимостъ, 
так что последняя и изображается в этой широте чувственного. Только в том 
случае, когда уже необходимость, а дух составляет божественное начало, оно 
созерцается целиком в элементе мышления. Здесь же еще остается момент внешней 
созерцаомости, которой, однако, представляется простая необходимость. Это 
относится прежде всего к человеческому образу, ибо он есть образ духовного и 
только в нем реальность для сознания может быть возвращена в простоту 
необходимости. 
   Жизнь вообще есть эта бесконечность свободного наличного бытия, и в качестве 
живого она представляет собой ту субъективность, которая реагирует на 
непосредственную определенность и полагает ее тождественно с собой в ощущении. 
Но жизнь животного, то есть наличное бытие и выражение его бесконечности, имеет 
лишь, ограниченное содержание, погружена только в отдельные состояния. Простота,
 в которую возвращена эта определенность, является ограниченной и лишь 
формальной; 
   145 
   и содержание не соответствует этой форме. У мыслящего человека, напротив, 
даже в его отдельных состояниям выражается духовное; это выражение позволяет