|
требуют от других, чтобы они исповедовали их религию, такое требование у них
просто и не имеет смысла: по их представлениям, все народы Земли и принадлежат
своей религии, чужие народы все без исключения причисляются к некоторой особой
касте. Но у иудейского народа эта исключительность больше бросается и глаза, и
не без основания, ибо такая связанность религии национальностью противоречит
представлению, что она постигается только во всеобщей мысли, а не в каком –
либо частном определении. У персов бог есть добро; это
113
тоже всеобщее определение, но оно само еще выступает в непосредственности,
поэтому бог тождествен свету, а это частное определение. Иудейский бог есть
только для мысли, и это составляет контраст по отношению к его ограничению
одной нацией. Правда, сознание иудейского народа поднимается до всеобщности —
это выражено во многих местах Ветхого завета. «Хвалите господа, все народы,
прославляйте Его, все племена, ибо велика милость Его к нам, и истина Господня
(пребывает) вовек» (Псал., 116; 1, 2). Все народы должны чтить бога. Особенно у
позднейших пророков эта всеобщность выступает как высшее требование; Исайя даже
позволяет богу говорить следующее: «Из язычников, которые восславят Иегову,
буду брать в священники и левиты» 39. Сюда же относятся и такие слова: «Кто
боится бога и творит правосудие во всяком народе, тот угоден Господу». Но все
это уже позднейшее; согласно господствующей основной идее, иудейский народ —
народ избранный; всеобщность, таким образом, сведена к частности. Но если выше,
в том, что касается развития божественной цели, мы уже видели, как
ограниченность последней имеет свое основание в ограниченности определения бога,
то теперь эта ограниченность объясняется из природы рабского самосознания, и
мы теперь также видим, каким образом это частное определение проистекает и со
стороны субъективной. Им, этим слугам, свойственно почитание и признание Иеговы,
и они осознают, что это им свойственно. Это связано также и с историей народа:
иудейский бог есть бог Авраама, Исаака и Иакова, бог, который вывел иудеев из
Египта, и [здесь] нет ни малейшей рефлексии по поводу того, что бог делал также
и [что-то] другое, что он и у других народов действовал утвердительно.
Следовательно, здесь партикулярность выступает с субъективной стороны, со
стороны культа, хотя и можно сказать, что бог есть бог тех, кто его почитает,
ибо бог — это тот, кого знают в субъективном духе, а себя знают в нем, в боге.
Этот момент существенно принадлежит идее бога. Значит, знание бога, признание
его существенно принадлежит этому определению. Это часто выступает в такой
форме, которая, с нашей точки зрения, ложна, а именно когда о боге говорится,
что он могущественнее и сильнее других богов, как будто наряду с ним есть и еще
боги; но для иудеев это ложные боги.
114
Его чтит именно этот народ, и, таким образом, он есть бог этого народа, а
именно его господин. Он есть тот, кого знают как творца неба и земли, он
положил всему цель и меру, наделил все его собственной природой; таким образом,
и человеку он дал его меру, цель и закон. В этом состоит определение, что он,
как господин, дает законы своему народу, законы во всем их объеме, как всеобщие
законы — десять заповедей, являющиеся всеобщими нравственными, правовыми
определениями законодательства и моральности и имеющие значение не законов
разума, а законов, предписанных Господом,— равно и все остальные
государственные законы и учреждения. Моисея называют законодателем иудеев, но
он не был для них тем, чем были для греков Солон и Ликург (последние в качестве
людей дали свои законы); он лишь сделал известными законы Иеговы — Иегова сам,
как повествует писание, высек их на камне. Все, даже самые незначительные,
предписания, относящиеся, например, к устройству святилищ, обрядам, принесению
жертвы и ко всем другим ритуальным действиям, начинаются словами: «И сказал
Господь». Всякий закон дан Господом, тем самым он есть целиком положительная
заповедь. В нем заключен формальный, абсолютный авторитет. Особенности
политического устройства развиты вообще не из всеобщей цели, это устройство не
предоставлено также и человеку, ибо единство не терпит рядом с собой
человеческий произвол, человеческий разум, и изменение политики всякий раз
называется отпадением от бога: особенное как нечто данное богом установлено
навеки. И здесь вечные законы права, моральности имеют тот же ранг, ту же
положительную форму, что и незначительные установления. Это составляет резкий
контраст с понятием бога, которое мы имеем здесь. Культ есть богослужение;
добрым, праведным является тот, кто исполняет это служение, поскольку он
соблюдает как нравственные заповеди, так и законы ритуала. Это—служение
господину.
Только при условии страха и служения народ божий усыновлен через посредство
союза и договора. Таким образом, община, обладающая самосознанием, не есть уже
изначальное и непосредственное единство с сущностью, как это было в
естественной религии. Внешний облик сущности в естественной религии есть лишь
природное представление — покров, неистинно разделяющий две стороны
115
религиозного отношения, следовательно, производящий несущественное
разделение, устанавливающий лишь поверхностное различие. Настоящая же точка
зрения, напротив, исходит из абсолютной рефлексии в себя как абстрактного для –
себя - бытия; поэтому здесь возникает опосредствование отношения между
самосознанием и его абсолютной сущностью. Но самосознание не есть человек как
человек во всеобщем смысле. Религиозное отношение есть особенность, которую со
стороны человека можно назвать случайной, ибо все конечное внешне абсолютной
силе и не содержит в себе никакого положительного определения. Однако эта
особенность религиозного отношения есть не какая-то особенность наряду с
|
|