величие человека как раз в том и состоит, чтобы в поте лица есть хлеб, [оно] в 
том, чтобы сохранять свое существование с помощью деятельности, труда, рассудка.
 Животным дан счастливый удел (если угодно так его называть): природа дарует им 
то, чем они нуждаются; человек же, напротив, даже то, что 
   108 
   ему необходимо как природному существу, возвышает до дела своей свободы. Это 
как раз и есть применение его свободы, хотя и не высшее, последнее состоит 
скорее и том, чтобы знать добро и хотеть его. Что человек свободен также и с 
природной стороны — это заключено и его природе и само по себе не должно 
рассматриваться как наказание. Скорбь природного состояния действительно 
связана с величием определения человека. В том, кто еще не знает более высокого 
определения духа, та мысль, что человек должен умереть, вызывает скорбь; эта 
естественная скорбь для него как бы нечто последнее. Высокое определение духа, 
однако, заключается в том, что он вечен и бессмертен. Но это величие человека, 
это величие сознания еще не содержится в вышеприведенном повествовании, ибо 
написано: «бог сказал: «И теперь как бы не простер он руки своей, и не взял 
также от древа жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно»» (Быт., III, 22). И 
далее (Быт., III, 19): «Доколе не возвратишься 11 землю, из которой ты взят». В 
этой религии сознание бессмертия духа еще отсутствует. 
   Во всей истории грехопадения эти важные моменты выступают в мнимой 
непоследовательности из-за того, что целое представлено образно. Выход из 
природного состояния, необходимость осознания добра и зла — это то высокое, что 
здесь высказывает бог. Ошибочное же состоит в том, что смерть изображается так, 
будто с ней нельзя примириться. Основное определение состоит здесь и том, что 
человек не должен быть природным; в этом уже содержится то, что сказано в 
истинной теологии, а именно что человек по природе зол. Зло есть пребывание в 
этой природности, человек должен выйти из нее свободно, по своей воле. 
Дальнейшее развитие состоит в том, что дух возвращается к абсолютному единству 
в самом себе, к примирению, и свобода как раз содержит этот поворот духа в 
самого себя, это примирение с собой; но этот поворот здесь еще не произошел, 
различие еще не принято в бога, то есть еще не примирено. Абстракция зла еще не 
исчезла. 
   Следует отметить, что в иудейском народе эта история еще спала и еще не 
содержалась в книгах иудеев; если не считать нескольких намеков в позднейших 
апокрифических книгах, то она в них вообще не отразилась. Долгое время она не 
привлекала к себе внимания и только в христианстве обрела свое истинное 
значение. Однако это не 
   109 
   значит, что борьба человека с самим собой не существовала у иудейского 
народа; напротив, она составляет существенное определение религиозного духа 
иудеев. Но эта борьба не рассматривалась в спекулятивном значении, как 
происходящая из самой человеческой природы, а только как случайная; она была 
представлена у отдельных индивидуумов. Грешникам и борющимся противостоит 
[здесь] образ праведника, в котором зло и борьба не выступают в качестве 
существенного момента, а праведность заключается в том, чтобы исполнять волю 
божью и не отступать от служения Иегове путем соблюдения нравственных заповедей 
и ритуальных и государственно-правовых предписаний. Однако борьба человека с 
самим собой проявляется везде, особенно в псалмах Давида; из глубины души, 
сознающей свою греховность, вырывается крик боли, а затем мучительнейшая мольба 
о прощении и примирении. Таким образом, здесь присутствует эта глубина боли, но 
скорее это боль индивидуума, а не вечный момент духа. 
   Таковы основные моменты религии Единого, насколько они касаются обособления 
Единого и определения его цели. Это последнее определение цели приводит нас к 
культу. 
   С. Культ 
   Бог имеет существенное отношение к самосознанию, так как почва, на которой 
выступает его цель, есть конечный дух. Мы должны теперь рассмотреть религиозные 
убеждения этого самосознания. Опосредствование, поскольку оно убеждение, есть 
полагание тождества, которое положено в себе, и, таким образом, налицо 
опосредствующее движение. Убеждения представляют собой самые внутренние моменты 
самосознания. 
   1) Самосознание относит себя к Единому; таким образом, оно есть прежде всего 
созерцание, чистое мышление чистой сущности как чистой силы и абсолютного бытия,
 рядом с которой ничто другое не обладает равным достоинством. Это чистое 
мышление как рефлексия в себя, как самосознание есть самосознание в определении 
бесконечного для – себя - бытия, или свободы, но свободы без всякого 
конкретного содержания. Это самосознание, следовательно, еще отличается от 
действительного самосознания; из всех конкретных определений духовной и 
природной 
   110 
   жизни, из наполненного сознания, стремлении, склонностей , богатства 
духовных отношений — из всего этого еще ничто не принято в сознание свободы. 
Реальность жизни еще оказывается вне сознания свободы, и последняя еще не 
разумна, еще абстрактна, и поэтому еще нет полного, божественного сознания. 
   Поскольку, однако, самосознание существует только как сознание, а в качестве 
предмета не выступает, и для простоты мышления еще нет налицо никакого 
соответствующего предмета, и определенность сознания еще не принята, то Я 
является для себя предметом только и своем абстрактном бытии, в единстве с 
самим собой, как непосредственная единичность. Тем самым самосознание выступает 
как лишенное протяжения и распространения, лишенное всякого конкретного