Третье определение. Во всем творении превыше всего человек; он — знающий, 
познающий, мыслящий; таким образом, он есть образ и подобие божие совсем в 
другом смысле, чем это можно отнести к миру. То, что в религии чувствуется, 
есть бог, который является мыслью; бог почитается только в мысли. 
   В религии парсов мы имели дуализм: эта противоположность есть и в иудейской 
религии, но она не в боге. а в другом духе; бог есть дух и его творение, мир 
тоже дух; именно здесь есть раздвоение: с себе самом быть другим своей сущности.
 В конечности различие выступает как разлад. В мире бог у себя, мир добр, ибо 
ничто его [мира] самого, из которого создан мир, есть сам абсолют; в качестве 
этого перво - деления бога мир, однако, не приходит к абсолютной 
противоположности, только дух способен к этой абсолютной противоположности, и 
это — его глубина. Противоположность падает в другой дух, который тем самым 
есть конечный дух: он и является местом борьбы зла и добра, местом, в котором 
эта борьба должна завершиться. Все эти определения вытекают из природы понятия. 
Эта противоположность является трудным пунктом, ибо она составляет 
противоречие; добро само по себе не является противоречащим, противоречие 
впервые входит через зло, только зло его порождает. Тут и возникает вопрос: как 
зло пришло в мир? Именно здесь этот вопрос имеет смысл и интерес. В религии 
парсов этот вопрос не 
   106 
   может вызвать затруднения, ибо там зло есть так же, как есть и добро, оба 
произошли из чего-то лишенного определения. Напротив, здесь, где бог есть мощь 
и единый субъект, где все положено только им, тут зло есть нечто противоречащее,
 ибо ведь бог есть только абсолютное добро. В библии сохранилось древнее 
представление об этом— грехопадение. Это известное представление о том, как зло 
пошло в мир, облечено в форму мифа, параболы. Если спекулятивное, истинное 
изображается, таким образом, в чувственной форме, в форме события, то 
невозможно избежать в нем неподходящих черт. Так происходит и у Платона: когда 
он говорит об идеях образно, то налицо несоответствующее отношение. Итак, 
рассказывается следующее: создав в раю Адама и Еву, бог запретил Адаму и Еве 
искушать от известного древа, но змей соблазнил их, сказав: «Будете как боги». 
Тогда бог тяжко карает их, но все же говорит: «Вот Адам стал как один из нас, 
зная добро и зло» 37. В этом отношении человек, по словам бога, стал богом, но, 
с другой стороны, говорится, что бог преградил человеку путь, изгнав его из рая.
 Эта простая история, прежде всего, может быть понята примерно так: бог дал 
человеку заповедь, а человек, побуждаемый бесконечным высокомерием, пожелав 
стать равным богу (мысль, пришедшая к нему извне), эту заповедь нарушил; за 
свое жалкое, глупое высокомерие он был, затем жестоко наказан. Эту заповедь бог 
дал лишь формально, чтобы человек мог проявить свое повиновение. 
   При таком объяснении все происходит в обычной конечной последовательности. 
Бог действительно запрещает зло; этот запрет есть нечто совсем иное, нежели 
запрет есть плоды от древа; то, чего хочет и не хочет бог, должно иметь 
истинную, вечную природу. Далее, такой запрет коснулся якобы единичного 
индивидуума; человек справедливо возмущается, если его наказывают за чужую 
провинность: он хочет отвечать только за то, что он сам сделал. Однако во всем 
этом заключен глубоко спекулятивный смысл. В этой истории выступает Адам, или 
человек вообще; то, о чем здесь рассказывается, касается самой природы человека,
 и речь идет не о формальной, детской заповеди, которую бог дает человеку,— 
древо, от которого Адам не должен вкушать, есть древо познания добра и зла,— и 
здесь отпадает внешность и форма какого-то древа. Человек вкушает от древа и 
приходит к познанию добра и зла. Трудность, однако, состоит в том, 
   107 
   что бог будто бы запретил человеку достигнуть такого познания, ибо это 
познание как раз и составляет характер духа: дух есть дух только благодаря 
сознанию, а высшее сознание как раз и заключается в познании добра и зла. Как 
же это можно было запретить? Познание, знание есть двусторонний, опасный дар: 
дух свободен; этой свободе открыто как добро, так и зло, в ней равным образом 
есть произвол делать зло; в этом состоит отрицательная сторона утвердительной 
стороны свободы. Человек, сказано, был в состоянии невинности — это вообще 
состояние естественного сознания, оно должно быть снято, как только возникает 
сознание духа. Это вечная история, и в этом — природа человека. Сначала он 
естествен и невинен и тем самым неспособен выносить какое-либо решение: у 
ребенка нет свободы, и однако же определение человека состоит в том, чтобы 
вновь вернуться к невинности. То, что является последним определением, 
представляется здесь как первоначальное состояние — гармония человека и добра. 
Недостаток этого образного представления в том, что это единство изображается 
как непосредственно сущее состояние; из этого состояния первоначальной 
естественности необходимо выйти, однако разрыв, возникающий после этого, должен 
снова быть избыт; это избывание, примирение представляется здесь так, будто не 
было должно нарушаться то, первое, состояние. Во всем этом образном 
представлении внутреннее выражается как внешнее, необходимое—как случайное. 
Змей говорит, что Адам станет равным богу, и бог подтверждает, что это 
действительно так, что это познание ведет к богоподобию. В повествование 
вложена эта глубокая идея. 
   Но затем человек подвергается наказанию, изгоняется из рая, и бог говорит: 
«Проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни 
твоей. Тернии и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою. 
В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой 
ты взят; ибо прах ты и в прах возвратишься» 38. 
   Мы должны признать, что все это—следствия конечности, но, с другой стороны,