Здесь единое, выступает не как субстанция, а как Единый, как субъект; здесь 
присутствует определение цели, собственная определенность понятия: мир должен 
быть, а также должен изменяться, приходить. Здесь справедливость есть 
определение субъекта в его самоотличении от его определений, от его мира. 
   Творение, сохранение и прохождение в сфере представления распадаются во 
времени, но в понятии они по существу лишь моменты одного процесса, а именно 
процесса силы. Тождество силы с собой в той же мере есть ничто, из которого 
сотворен мир, в какой и субсистенция31 мира, и снятие его субсистенции. Это 
тождество силы, 
   которая сохраняется также в бытии вещей, есть в такой же мере бытие вещей, 
как и их небытие. В благе мир выступает и сохраняется лишь как не имеющий прав 
в себе, как случайный, и тем самым здесь заключена также его отрицательность, 
которая полагается в справедливости. 
   Хотя указанные определения и являются определениями самого понятия, но 
субъект, которому они принадлежат, не в них имеет свою природу; основные 
определения суть Единый и сила; понятие, внутренняя природа субъекта положены 
еще независимо от его атрибутов. Если бы они ему на, самом деле принадлежали, 
то они сами были бы тотальностью, ибо понятие есть абсолютное благо, оно 
сообщает самому себе свои определения. Если бы они принадлежали понятию, то это 
означало бы, что они сами суть целое понятия, и только тогда понятие было бы 
поистине реальным, тогда понятие было бы положено как идея, а субъект — как дух,
 в котором благо и справедливость были бы тотальностями. 
   Но благо и справедливость, хотя они и содержат различие, еще не постигнуты 
как пребывающее определение силы, а сила сама есть неопределенное, то есть она 
сама действует против этого различия: ее благо переводитс 
   94 
   в справедливость, и наоборот; Каждое из них, положенное для себя, исключало 
бы другое, но сила такова, что она лишь снимает определенность. 
   Справедливость есть момент отрицания, с помощью которого обнаруживается 
ничтожество; таким образом, справедливость есть определение того же рода, как 
для Шивы возникновение и уничтожение,— это лишь сторона процесса вообще, 
сторона случайного, чье ничтожество обнаруживается здесь. Это не есть отрицание 
как бесконечное возвращение в себя, что было бы определением духа; отрицание 
здесь есть только справедливость. 
   b. Форма мира 
   Мир теперь прозаичен; в сущности, он являет собой лишь собрание вещей. На 
Востоке, и особенно в греческой жизни, радует дружелюбие и веселость отношения 
человека к природе; отношение к природе здесь есть отношение к божественному, 
его щедрость одухотворяет природное начало, делает его божественным, одушевляет 
его. 
   Это единство божественного и природного, тождество идеального и реального 
есть абстрактное определение к может быть легко получено; истинным тождеством 
является то, которое имеет место в бесконечной субъективности, которое 
постигается не как нейтрализация, взаимное притупление, но как бесконечная 
субъективность, 
   определяющая себя и свободно отпускающая свои определения в качестве мира. 
Тогда эти свободно отпущенные определения в качестве вещей будут 
несамостоятельными, каковы они поистине и есть, они будут не богами, и 
природными предметами. 
   Особенные нравственные силы, каковыми, в сущности, являются греческие высшие 
боги, имеют самостоятельность только по форме, так как содержание в качестве 
особенного не самостоятельно. Это ложная форма—несамостоятельные вещи, которые 
даны непосредственно; 
   их бытие с точки зрения, на которой теперь мы стоим, сознается как нечто 
формальное, несамостоятельное, не как абсолютное, божественное бытие, но [как] 
бытие абстрактное, одностороннее, и, поскольку этому бытию принадлежат 
определение абстрактного бытия, ему принадлежат категории бытия, а поскольку 
оно конечное, то, что категории рассудка. 
   95 
   Это прозаические вещи, как и мир для нас на этой ступени; это внешние вещи, 
связанные многообразной рассудочной связью — основания и следствия, качества и 
количества, [связанные] всеми этими рассудочными категориями. 
   Природа здесь лишена божественного, природные вещи несамостоятельны в себе 
самих, а божественность сосредоточена только в Едином. Могло бы показаться 
достойным сожаления, что природа в религии лишена божественного, получила 
определение безбожности; однако происходит обратное, восхваляется единство 
идеального и реального, единство природы с богом, где природные вещи свободно 
определены богом в качестве самостоятельных, и это называют тождеством 
идеальности и реальности. Конечно, это идея, но такое определение тождества еще 
очень формально, оно ничего не стоит, оно есть везде, главное же состоит в 
дальнейшем определении этого тождества, и истинное тождество—лишь в духовном, в 
боге, реально определяющем самого себя, так что моменты его понятия 
одновременно сами выступают как тотальности. Природные вещи в соответствии с их 
единичностью на самом деле в себе, в своем понятии внешне по отношению к духу, 
по отношению к понятию, и, точно так же как дух конечен, так эта жизнь является 
внешней. Хотя жизнь по существу есть нечто внутреннее, но тотальность, 
насколько она является только жизнью, оказывается внешней по отношению к 
абсолютной содержательности духа, и так же конечно абстрактное самосознание. 
Природные вещи, сфера природных, вещей, само абстрактное бытие по своей природе 
являются чем-то в самом себе внешним. Это определение внешнего вещи получают на