непосредственной природе, не созданные духом, например, Солнце, животных и т. д.
 Это скорее художественный который как бы возникает из животного,— образ 
сфинкса, в котором соединены черты образа искусства и образа животного. Здесь 
лик человека взирает на нас из тела животного; субъективность еще не ясна самой 
себе. Поэтому здесь художественный образ не может быть назван прекрасным, он — 
в большей или меньшей степени - подражание и искажение. Всеобщее в этой сфере 
есть смешение субъективности и субстанциальности. 
   Трудолюбие всего этого народа еще не было в себе и для чистым прекрасным 
искусством, но — стремлением к прекрасному искусству. Прекрасное искусство 
содержит следующее определение: дух должен стать свободным в себе, свободным от 
вожделения, от природности вообще, от пребывания в подчинении внутренней и рей 
природе, должен иметь потребность знать себя свободного и быть тем самым 
предметом своего сознание. 
   Поскольку дух еще не достиг той ступени, где он мыслит себя свободным, он 
должен свободно созерцать себя, в созерцании иметь себя в качестве свободного 
духа перед собой. Из того, что он должен указанным способом предметом для 
созерцания в форме непосредственности, которая является произведенной, вытекает,
 что это его наличное бытие, его непосредственность, полностью определено духом,
 носит характер того, что здесь представлен свободный дух. 
   Мы находим прекрасное именно там, где внешние черты обладают характерностью 
и значимостью, где они определенны свободной внутренней сущностью. Это 
природный материал, черты его лишь свидетельства о свободном в себе духе. 
Природный момент вообще должен быть и служить только для проявления, откровения 
духа. 
   Поскольку содержание в египетском определении есть подобная субъективность, 
здесь существует стремление к прекрасному искусству, стремление, проявляющееся 
преимущественно в области архитектуры и пытающееся перейти в красоту образа. 
Поскольку, однако, существовало 
   47 
   лишь стремление, сама красота как таковая здесь еще отсутствует. 
   Отсюда и эта борьба значимости с материалом внешнего образа вообще — это не 
что иное, как попытка, стремление придать внешнему образу черты внутреннего 
духа. Пирамида сама по себе есть кристалл, в котором обитает умерший; в 
стремящемся к красоте произведении искусства душа привносится во внешние черты 
образа. 
   Здесь есть только стремление, ибо значимость и изображение, представление и 
наличное бытие вообще противостоят друг другу в этом различии, а это различие 
есть потому, что субъективность здесь только всеобщая, абстрактная, а не 
конкретная, наполненная субъективность. 
   Таким образом, египетская религия существует для нас в произведениях 
египетского искусства, в том, что они нам говорят, в соединении с теми 
историческими сведениями, которые дошли до нас в произведениях древних 
историков. В последнее время ученые многократно исследовали руины Египта, 
изучали немой язык каменных сводов и загадочных иероглифов23. 
   Если мы и вынуждены признать преимущество народа, воплотившего свой дух в 
произведениях, доступных прочтению, перед тем, который оставил потомству лишь 
немые произведения искусства, мы должны тем не менее иметь в виду, что 
отсутствие у египтян письменных документов объясняется и тем, что дух на этой 
стадии еще не достиг ясности, формировал себя в борьбе, причем именно черты 
своего внешнего проявления, как это и обнаруживается в произведениях 
египетского искусства. В ходе длительного изучения иероглифов ученые достигли 
наконец значительных успехов в их расшифровке, однако с одной стороны, цель еще 
полностью не достигнута, с другой — иероглифы остаются иероглифами. Вместе с 
мумиями было обнаружено множество папирусных свитков; ученые полагали, что эти 
свитки представляют собой подлинное сокровище и позволят прийти к важным 
открытиям. Оказалось, однако, что это просто своего рода архив, состоящий 
преимущественно из документов о покупке земельных участков или приобретении 
каких-либо предметов. Следовательно, в первую очередь надлежит расшифровать 
язык сохранившихся произведений искусства и с их помощью познать эту религию.
   Рассматривая эти произведения искусства, мы обнаруживаем, что в них все 
чудесно и фантастично, но вместе с тем в отличие от индийского искусства всегда 
имеет определенное значение. Следовательно, мы имеем здесь бедственность 
внешнего проявления и значение, мысль. Это сочетание предстает — в чудовищной 
борьбе внутреннего и внешнего; перед нами невероятное стремление внутреннего 
вырваться, и внешний облик показывает нам эту борьбу духа. 
   Образ еще не возвысился до свободного, прекрасного образа, еще не достиг 
ясности одухотворения; чувственное, природное еще не получило такого 
преобразования в духовное, при котором оно было бы лишь выражением духовного, а 
организация и черты этой организации – лишь знаками, лишь значением духовного. 
Египетскому принципу недостает этой прозрачности природного, внешнего покрова 
образа; перед ним стоит лишь задача уяснить себя самому себе, и духовное 
сознание стремится, прежде всего, вызволить себя в качестве внутреннего из 
сферы природного. 
   Сущность этой борьбы достигает своего наиболее полного выражения в образе 
Саисской богини, которая изображена закутанной в покрывало. В ней 
символизировано, а в надписи храма («Я—то, что было, есть и будет, мое 
покрывало не поднимал ни один смертный») ясно высказано, что природа есть нечто 
различенное в себе, другое отношению к ев непосредственно проявляющемуся облик 
гада; в ней заключено нечто внутреннее, скрытое24. 
   Однако гласит далее эта надпись, плод моего тела - Гелиос. Эта еще скрытая