индивидуальности и полагания себя свободным в этом содержании. 
   Но содержание выступает прежде всего для непосредственного сознания, а для 
непосредственного сознания истина может представать разнообразным чувственным 
образом. Ибо идея есть одна во всем, есть всеобщая необходимость; 
действительность может быть лишь зеркалом идеи; поэтому для сознания из всего 
может следовать идея, ибо она присутствует в бесконечно многих каплях, ее 
отражающих. Идея представляется, познается, предчувствуется в семени, которое 
есть плод; последнее назначение плода — умереть в земле, и только благодаря 
этому отрицанию возникает растение. Эта история, созерцание, представление, 
явление может быть возведено духом во всеобщее, и, таким образом, история 
семени, солнца становится символом идеи, но только символом; это образы, не 
соответствующие идее по своему собственному содержанию, по своему 
специфическому качеству. То, что в них познается, внешне им; значение не 
существует в них в качестве значения. Предмет, существующий в самом себе в 
качестве понятия, есть духовная субъективность, человек; он в самом себе есть 
значение, последнее не внешне ему; он мыслит все, все знает. Он не есть символ 
— его субъективность, его внутренний образ, его самость в сущности есть сама 
эта история, и история духовного выступает не в таком существовании, которое не 
соответствует идее, но в своем собственном элементе. Таким образом, значит, для 
общины необходимо, чтобы мысль, идея стала предметной. Но вначале идея дана в 
отдельном индивидууме в форме чувственного созерцания; последнее должно быть 
снято, должно выявиться значение, вечная истинная сущность. Такова вера 
возникающей общины. Она начинается с веры в отдельного индивидуума; отдельный 
человек преобразуется общиной, познается как бог, включая и то определение, что 
он — Сын Божий, и все то конечное, что относится к субъективности как таковой в 
ее развитии; но в качестве субъективности он отделен от субстанциальности. 
Чувственное явление преобразуется в знание о духовном. Следо- 
   306 
   вательно, община начинается с веры, но, с другой стороны, вера порождается 
как дух. Следует выделить различные значения веры и свидетельства. 
   Поскольку вера начинается с чувственного образа, она имеет перед собой 
историю, совершающуюся во времени; она принимает за истину внешнее, обычное 
событие, и свидетельство — исторический, юридический способ удостоверения факта,
 чувственная достоверность. Представление основания опять-таки базируется на 
чувственной достоверности других лиц относительно известных чувственных фактов 
и остальное приводит с этим в связь. 
   Жизнеописание Христа является таким внешним свидетельством. Но вера меняет 
свое значение, а именно речь идет не только о вере в эту внешнюю историю, но о 
вере в то, что этот человек был Сын Божий. Здесь чувственное содержание 
становится чем-то совсем другим; оно превращается в некое другое, и возникает 
требование удостоверения этого другого. Предмет полностью преобразовался; из 
чувственно, эмпирически существующего он превратился в божественный, в 
существенно высший момент самого бога. Это содержание уже не является 
чувственным; если, следовательно, предъявляется требование удостоверить его 
прежним, чувственным образом, то этот образ теперь недостаточен, потому что 
предмет имеет совсем иную природу. 
   Если чудеса являются непосредственным доказательством, то в себе и для себя 
они лишь относительное доказательство или свидетельство второстепенного 
значения. Христос говорит с укором: «Вы не уворуете, если не увидите знамений и 
чудес» 117; «Многие скажут Мне в тот день: «Господи! Господи! не от Твоего ли 
имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли 
именем многие чудеса творили?» И тогда объявлю им: «Я никогда не знал вас; 
отойдите от Меня, делающие беззаконие» 118. 
   Какой же интерес могут представлять чудеса? Относительное доказательство 
могло представлять интерес для стоявших вовне, так сказать, для наставления 
иудеев и язычников. Но для общины, которая сформирована, чудеса уже не нужны; 
она имеет в себе дух, который водительствует во всякой истине и который 
благодаря своей истине как дух является истинной властью над духом, то есть 
такой властью, в которой духу предоставляется вся его свобода. Чудо — это 
власть лишь над природными 
   307 
   связями и тем самым власть лишь над таким духом, который ограничен сознанием 
этих ограниченных связей. Как же могла быть осознана сама вечная идея путем 
представления такой власти? 
   Если содержание определяют таким образом, что чудеса, творимые Христом, сами 
суть чувственные явления, которые могут быть исторически удостоверены, а также 
рассматривают его воскресение и вознесение как чувственные события, то в 
отношении чувственного речь идет не о чувственном удостоверении этих явлений; 
вопрос не в том, являются ли чудеса Христа, его воскресение, вознесение в 
качестве внешних явлений и чувственных событий, достаточными свидетельствами, а 
в том, как чувственное удостоверение и чувственные события — все вместе — 
относятся к духу, к духовному содержанию. Удостоверение чувственного, пусть оно 
имеет какое угодно содержание, совершается путем свидетельства или созерцания, 
будет всегда подвергаться бесконечным возражениям, потому что в его основе 
лежит чувственно внешнее, которое по отношению к духу, к сознанию есть другое. 
   Здесь сознание и предмет разорваны и господствует основополагающий разрыв, 
который влечет за собой возможность заблуждения, обмана, недостаток образования,
 необходимого для того, чтобы правильно попять факт, так что можно впасть в 
сомнение и рассматривать Священное Писание в аспекте чисто внешнего и 
исторического, как светскую литературу, не питая при этом недоверия к доброй