потребность не испытывает недостатка в таких опосредствованиях. Но для духовной 
общины непосредственное присутствие, «теперь», миновало. Вначале чувственное 
представление интегрирует прошлое; последнее есть для представления 
односторонний момент: настоящее содержит в себе прошлое и будущее в качестве 
моментов. Таким образом, чувственное представление в качестве своего дополнения 
имеет возвращение. Но существенно абсолютное возвращение — это поворот из 
внешнего во внутреннее, это утешитель, который приходит только тогда, когда 
чувственная история, как непосредственная, миновала. 
   Таков, следовательно, пункт образования общины, или — это третий пункт — это 
дух. Это переход из внешнего, явления, во внутреннее. Здесь важна достоверность 
для субъекта бесконечной, нечувственной существенности 
   298 
   субъекта в себе самом — знание себя бесконечным, вечным, бессмертным. 
   Оттеснение к внутреннему самосознанию, которое содержится в этом повороте,— 
это не стоическое оттеснение, которое в качестве мыслящего имеет ценность 
благодаря силе собственного духа и которое ищет в мире, в природе, в природных 
вещах и в их постижении реальность мышления, которое поэтому свободно от 
бесконечной боли и в то же время совершенно положительно относится к мирскому; 
напротив, это самосознание, бесконечно полагающее вовне свою особенность и 
своеобразие и имеющее бесконечную ценность лишь в той любви, какая заключена в 
бесконечной боли и из этой боли возникает. Здесь отброшена всякая 
непосредственность, которая может представлять ценность для человека; только в 
опосредствований ему дана такая ценность, но ценность бесконечная, в которой 
субъективность становится поистине бесконечной и выступает в себе и для себя. 
Человек есть лишь благодаря этому опосредствованию, но непосредственно. Таким 
образом, только он способен обрести ту ценность; эта способность и возможность 
является его положительным, абсолютным определением. 
   В этом определении заключено основание того, что в христианской религии 
бессмертие души становится определенным учением. Душа, единичная субъективность 
имеет бесконечное, вечное определение — быть законной обитательницей царства 
божия. Это такое определение и такая жизнь, которая отрешена от времени и от 
всего преходящего, и, поскольку она в то же время противоположи на этой 
ограниченной сфере, это вечное определение выс-i тупает вместе с тем как 
будущее. Вечпое требование созер-< цать бога, то есть осознавать себя в духе 
его истины как присутствующей, еще не удовлетворяется для сознания как 
представляющего в этом временном настоящем. 
   Субъективность, постигшая свою бесконечную ценность, отказалась тем самым от 
всех различий господства, силы, сословия, даже рода: перед богом все люди равны.
 Только в любви, отрицающей бесконечную боль, заключена возможность и корень 
истинно всеобщего права, осуществления свободы. Римское, формальное, право 
исходит из позитивной точки зрения и из рассудка и не содержит в себе никакого 
принципа для абсолютного доказательства правовой точки зрения; это право 
является совершенно мирским. 
   299 
   Эта чистота субъективности, опосредствующая себя в любви из всеобщей боли, 
существует только благодаря этому опосредствованию, имеющему свой объективный 
образ и созерцание в страдании, смерти и возвышении Христа. С другой стороны, 
эта субъективность имеет вместе с тем этот образ своей реальности в себе самой, 
ведь она есть множество субъектов и индивидуумов. Но так как в себе она 
является всеобщей, а не исключающей, это множество индивидуумов должно быть 
положено лишь как видимость, и именно то, что оно полагает себя как такую 
видимость, есть единство веры в представлении веры, следовательно, в этом 
третьем. Это любовь общины, которая кажется состоящей из множества субъектов, 
но это множество ость лишь видимость. 
   Эта любовь не есть ни человеческая любовь, любовь к людям, половая любовь, 
ни дружба. Часто выражали удивление, каким образом столь благородное отношение, 
как дружба, не попало в число того, к чему призывал Христос. Дружба есть 
отношение, обремененное особенностью, и мужчины становятся друзьями не столько 
непосредственно, сколько объективно в некотором субстанциальном союзе, в чем-то 
третьем, в принципах, в занятиях, в науке; короче говоря, этот союз 
основывается на некоем объективном содержании, а не есть склонность как таковая,
 подобно склонности мужчины к женщине как этой особенной личности. Но любовь 
внутри общины в то же время опосредствована обесценением всякой особенности. 
Любовь мужчины к женщине, дружба тоже могут иметь место, но они существенно 
определены как нечто подчиненное; они определены не как нечто злое, но как 
несовершенное, не как безразличное, а как нечто такое, на чем не следует 
останавливаться, чем нужно пожертвовать, чтобы не нанести ущерба этому 
абсолютному направлению и единству. 
   Единство в этой бесконечной любви, возникшей из бесконечной боли, тем самым 
совсем не есть чувственная, мирская связь, не есть связь еще значимой и 
сохраняющейся особенности и природности, но есть единство исключительно в духе. 
Эта любовь есть понятие самого духа. Она является для себя предметом в Христе 
как средоточии веры, в котором она является самой себе в бесконечной дали, 
бесконечной высоте. Но эта высота есть для субъекта вместе с тем бесконечная 
близость, она есть нечто его собственное, нечто ему принадлежащее, и, таким 
   300 
   образом, то, что сначала объединяет индивидуумов как нечто третье, есть 
также то, что составляет их истинное самосознание, их самое внутреннее и самое 
собственное. Таким образом, эта любовь есть дух как таковой, Святой Дух. Он — в 
них, и они составляют всеобщую христианскую церковь, сообщество святых. Дух