овнешнения, разрушение границы. Это снятие природного следует понимать в 
духовном по существу таким образом, что оно есть движение духа, направленное к 
тому, чтобы постигнуть себя в себе, чтобы умереть для природного, что оно, 
следовательно, есть абстракция от непосредственной воли и непосредственного 
сознания, его [духа] погружение-в-себя; из этой глубины дух только и получает 
сам свое определение, свою истинную сущность и свою абсолютную всеобщность. То, 
что для него значимо, что обладает для него ценностью, он имеет только в этом 
снятии своего природного бытия и воли. Страдание и боль этой смерти, содержащей 
элемент примирения духа с собой и с трм, что он есть в себе, — этот 
отрицательный момент, который присущ только духу как таковому, есть внутреннее 
обра-гц.ение и превращение. Однако в этом конкретном значении смерть здесь не 
представлена; она представлена как естественная смерть, ибо в божественной идее 
это отрицание не может иметь другого изображения. Если вечная история духа 
изображается внешне, в природном, то зло, осуществляющееся в божественной идее, 
может принимать лишь образ природного, и, таким образом, обращение лишь образ 
природной смерти. Божественная идея может развиваться лишь до определения 
природного. Но эта смерть есть смерть бога и нас удовлетворяет, поскольку 
изображает абсолютную историю божественной идеи — то, что совершилось в себе и 
что совершается вечно. 
   Для того чтобы отдельный человек нечто делал, достигал и осуществлял, 
необходимо, чтобы так обстояло дело в своем понятии. То, что, например, этот 
преступник может быть наказан судьей и что это наказание есть осу- 
   291 
   ществление закона и примирение с законом, зависит не от судьи, не от 
преступника, несущего наказание, что представляется неким частным внешним 
событием, но такова природа дела, необходимость понятия. Следовательно, зтот 
процесс дан нам двояко: один раз в мысли, в представлении закона и в понятии и 
другой раз — в виде отдельного случая, и в этом отдельном случае процесс таков 
потому, что такова природа дела; без этого не было бы ни действия судьи, ни 
страдания преступника, ни наказания и примирения с законом. Основа, 
субстанциальное есть природа дела. 
   Так же обстоит дело и с удовлетворением для нас, то есть в основе здесь 
лежит то, что это удовлетворение происходит в себе и для себя: чтобы свершилось 
наказание, должен быть наказан не кто-то другой, должна быть принесена не 
какая-то чужая жертва. Каждый для самого себя, исходя из своей собственной 
субъективности и вины, должен быть тем, чем он должен быть; но то, чем он, 
таким образом, будет для себя, не может быть чем-то случайным, не может быть 
его произволом, но должно быть чем-то истинным. Если он, следовательно, 
совершает в себе это обращение и отказ от природной воли и если он теперь живет 
в любви, то это есть дело в себе и для себя. Его субъективная достоверность, 
чувство, есть истина, есть истина и природа духа. Следовательно, эта история 
есть основа спасения, ибо она есть дело в себе и для себя; это деяние и событие 
не случайно, особенно, а есть истинно и совершенно. Доказательством, что это 
истинно, является созерцание, которое дает эта история и в котором отдельный 
индивидуум постигает заслугу Христа. Это не история некоторого отдельного 
индивидуума, но она совершается богом, то есть она дана созерцанию как всеобщая 
и для себя сущая история. 
   Другие формы, например форма жертвенной смерти, с которой связывается ложное 
представление, что бог — это тиран, требующий жертв, сами собой сводятся к тому,
 что было сказано, и сообразно этому исправляются. Жертва означает снятие 
природности, инобытия. Далее говорится, что Христос умер за всех; это не 
какое-то единичное событие, но божественная, вечная история. Говорится также, 
что в нем умерли все. Это момент самой природы бога; это произошло в самом боге.
 Бог не может быть умиротворен посредством чего-то другого, но только 
посредством самого себя. Эта смерть есть сама любовь, положен- 
   292 
   ная как момент бога, и эта смерть примиряет. В ней созерцается абсолютная 
любовь. Тождество божественного и человеческого состоит в том, что бог в 
конечном пребывает у самого себя, и это конечное в самой смерти является 
определением бога. Через смерть бог примирил мир и вечно примиряет его с самим 
собой. Это возвращение из состояния отчуждения есть его возврат к самому себе, 
и благодаря этому он есть дух, и поэтому третьим [моментом] является 
воскресение Христа. Тем самым отрицание преодолено, и отрицание отрицания, 
таким образом, есть момент божественной природы. 
   В таком смысле страдание и смерть направлены против учения о моральной 
вменяемости, согласно которому каждый индивидуум должен отвечать только за себя,
 каждый является виновником своих деяний. Судьба Христа как бы противоречит 
этой вменяемости, но эта вменяемость имеет место только в сфере конечности, где 
субъект выступает как отдельная личность, а не в сфере свободного духа. Сфере 
конечности свойственно то определение, что каждый остается том, что он есть; 
если он сделал злое, то он зол: зло присутствует в нем как его качество» Но уже 
в сфере моральности, а еще больше в сфере религии дух осознается как свободный, 
как утвердительный в самом себе, так что та граница в нем, которая идет вплоть 
до зла, есть нечто ничтожное для бесконечности духа: дух может сделать 
совершённое несовершенным; хотя в воспоминании поступок и остается, но дух его 
снимает. Следовательно, вменение не достигает этой сферы. Для истинного 
сознания духа в смерти Христа уничтожена конечность человека. Эта смерть 
природного имеет, таким образом, всеобщее значение; уничтожено конечное, вообще 
уничтожено зло. Таким образом, мир примирен, благодаря этой смерти мир в себе 
освобожден от зла. В истинном понимании смерти появляется, таким образом,