существует также для других; субъект есть не только для себя, но также и в 
представлении других, и он есть, имеет значимость и является объективным лишь 
настолько, насколько он знает себя значимым и значим для других. Его значимость 
есть представление других о нем, и [она] 
   288 
   основана на сравнении с тем, что они уважают и что для них имеет значимость 
некоторого в-себе-бытия. 
   Поскольку смерть помимо того, что она есть естественная смерть, является 
также и смертью преступника, позорнейшей смертью на кресте, она заключает в 
себе не только нечто естественное, но и гражданское бесчестие, мирской позор. 
Крест просветлен; то, что в представлении выступает как самое низменное, что 
определено государством как бесчестящее, обращено в наивысшее. Смерть 
естественна, каждый человек должен умереть. Но поскольку бесчестье превращено в 
высшую честь, все связи человеческой совместной жизни потрясены в своей основе, 
порваны и уничтожены. Поскольку крест стал знаменем, а именно знаменем, чье 
положительное содержание есть в то же время царство божие, гражданская и 
государственная жизнь лишилась внутренней убежденности в глубочайшей ее основе, 
и ее субстанциальная основа отнята у нее, так что все здание является уже но 
действительностью, а пустым явлением, которое вскоре неизбежно рухнет, показав 
тем самым, что оно и в наличном бытии в себе уже не существует. 
   Со своей стороны императорская власть опозорила все достойное уважения среди 
людей. Жизнь каждого индивидуума зависела от произвола императора, ничем не 
ограниченного ни внутренне, ни внешне. Но и помимо жизни всякая добродетель, 
достоинство, старость, сословие, род — все было совершенно обесчещено. Раб 
императора имел после него высшую власть или даже еще большую, чем сам 
император; сенат растлился в той мере, в какой растлил его император. Таким 
образом, было втоптано в грязь величие мирской власти, как и всякая добродетель,
 право, достоинство институтов и отношений, величие всего, что для мира значимо.
 Таким образом, правитель мира со своей стороны сделал высшее самым презренным 
и исказил все убеждения до самого основания, так что во внутреннем ничего уже 
невозможно было противопоставить новой религии, которая со своей стороны самое 
презренное возвела в высшее, превратила в знамя. Было разрушено все прочное, 
нравственное, имеющее значение в общем мнении и обладающее властью, и 
существующему, против которого обратилась новая религия, осталась только 
совершенно внешняя холодная власть, смерть, которая, конечно, больше не пугала 
про- 
   10 Гегель, т. 2 
   289 
   сканированную жизнь, во внутреннем чувствовавшую сeбя бесконечной. 
   Теперь, однако, появляется дальнейшее определение. Бог умер, бог мертв — это 
самая страшная мысль: все вечное, все истинное не существует, само отрицание 
заключено в боге; с этим связана высшая боль, чувство совершеннейшей 
безнадежности, утрата всего высшего. Но процесс здесь не останавливается, 
наступает обращение, а именно бог сохраняет себя в этом процессе, который есть 
только смерть смерти. Бог вновь возрождается к жизни, тем самым он обращается в 
противоположность •'. Воскресение также существенно принадлежит к вере: после 
своего воскресения Христос явился только своим друзьям; это не внешняя история 
для неверующих, но это событие существует только для веры. После воскресения 
следует прославление Христа, и торжество вознесения одесную Бога [Отца] 
завершает эту историю, которая в этом сознании есть экспликация самой 
божественной природы. Если в первой сфере мы постигали бога в чистой мысли, то 
в этой, второй, сфере сознание начинает с непосредственности для созерцания и 
для чувственного представления. 
   Процесс теперь состоит в том, что непосредственная единичность снимается; 
подобно тому как в первой сфере было покончено с замкнутостью бога, была снята 
его первая непосредственность — абстрактная всеобщность, согласно которой он 
есть сущность сущности, здесь снимается абстракция человеческого, 
непосредственность сущей единичности, и это происходит через смерть. Но смерть 
Христа есть смерть самой этой смерти, отрицание отрицания. Тот же самый ход и 
процесс экспликации бога мы имели в царстве Отца, но здесь он выступает 
постольку, поскольку является предметом сознания, ибо налицо было стремление 
созерцать божественную природу. 
   В смерти Христа следует подчеркнуть еще и тот момент, что смерть убил бог, 
поскольку он возродился из смерти; тем самым конечность, человеческая природа и 
униженность положены как нечто чуждое в Христе, поскольку он — бог; оказывается,
 что конечность чужда Христу и принята им от другого; это другое — люди, 
противостоящие божественному процессу. Христос взял на себя их конечность, 
конечность во всех ее формах, которая в ее крайней точке есть зло. Эта 
человеческая при- 
   290 
   рода, которая сама есть момент в божественной жизни, определяется теперь как 
нечто чуждое, не принадлежащее богу. Но эта конечность в ее для себя-бытии по 
отношению к богу есть зло, нечто чуждое ему; однако он взял это зло на себя, 
чтобы убить его своей смертью. Позорная смерть как необычайное объединение этих 
абсолютных крайних моментов есть в то же время бесконечная любовь. Бесконечная 
любовь потому, что бог отождествился с чем-то чуждым ему, чтобы это убить. 
Таково значение смерти Христа. Считается, что Христос взял на себя грехи мира, 
примирил бога. 
   Точно так же как эта смерть есть высшая точка конечности, она вместе с тем 
есть снятие природной конечности, непосредственного наличного бытия и