противоположность уже не была чем-то особенным. Это — глубочайшая глубина. 
   б) Сначала мы рассмотрим раздвоение по отношению к одному из крайних 
терминов — к богу. - Человек сознает, что он внутри, в самой глубине своей есть 
протйворечие; таким образом, это сознание есть бесконечная боль о себе самом. 
Но эта боль существует только по отношению к некоему долженствованию, к чему-то 
утвердительному. То, что не является уже в себе утвердительным, уже не имеет 
никакого противоречия-, никакой боли: боль есть именно отрицательность в 
утвердительном, она есть боль о том, что утвердительное в самом себе есть себе 
противоречащее, поврежденное. 
   Эта боль есть один момент зла. Зло, взятое только для себя, есть некоторая 
абстракция, оно существует только в противоположность добру, и, поскольку оно 
дано в единстве субъекта, противоположностью этого раздвоения является 
бесконечное страдание. Если в самом субъекте не присутствует также сознание 
добра, если в самой его глубине нет бесконечного требования добра, то нет и 
боли; таким образом, само зло есть одно пустое ничто, оно существует только в 
этой противоположности. 
   Зло и боль могут быть только бесконечными, поскольку добро, бог сознается 
как единый бог, как чи- 
   266 
   стный, духовный бог и лишь поскольку добро есть это чистое единство; лишь 
при наличии веры в единого бога и только по отношению к этому последнему 
отрицательное может и должно развиваться до этого определения зла и отрицание 
может развиться до этой всеобщности,. 
   Одна сторона этого раздвоения, таким образом, обязана своим существованием 
тому, что человек поднялся до чистого, духовного единства бога. Эта боль и это 
сознание есть углубление человека в себя и тем самым именно в отрицательный 
момент раздвоения, зла. 
   Это отрицательное, внутреннее углубление в зло; взятое утвердительно, 
внутреннее углубление есть углубление в чистое единство бога. Для этой точки 
характерно то, что я, как природный человек, не соответствую тому, что является 
истинным, и опутан множеством природных особенностей, но во мне столь же 
бесконечно тверда истина единого добра] таким образом, это несоответствие 
определяется как то, чего не должно быть. 
   Задача, требование являются бесконечными. Можно сказать так: поскольку я — 
природный человек, то я, с одной стороны, имею сознание о себе, но моя 
природность состоит в бессознательности по отношению ко мне, в отсутствии воли, 
я есмь нечто действующее согласно природе, и постольку с этой стороны я, как 
часто говорят, невиновен, не сознаю того, что делаю, по существу лишен воли, 
делаю это без всякой склонности, предоставляю побуждению заставать меня 
врасплох. 
   Но эта невиновность исчезает здесь, в этой противоположности. Ибо именно 
природное, бессознательное и лишенное воли бытие человека и есть то, чего не 
должно быть, и тем самым оно определено как зло перед лицом чистого единства, 
совершенной чистоты, которую я знаю как истинное, абсолютное. Сказанное 
означает, что в этой точке бессознательное, лишенное воли по существу само 
должно рассматриваться как зло. 
   Но противоречие всегда остается, независимо оттого, как его повернуть; 
поскольку эта так называемая невиновность определяется как зло, остается 
несоответствие между мной и абсолютом, мной и моей сущностью, и с той или 
другой стороны я всегда знаю себя как то, чего не должно быть. 
   Таково отношение к одному из крайних терминов, ж результатом, более 
определенным образом этого страдания является моя униженность, подавленность 
тем, что 
   267 
   это боль обо мне, что я, как природное существо, не сог ответствую тому, что 
я в то же время сам знаю, не являюсь тем, чем требует быть мое знание, мое 
воление. 
   в) Что же касается отношения к другому крайнему термину, то здесь разрыв 
выступает как несчастье оттого, что человек не получает удовлетворения в мире. 
Его удовлетворение, его естественные потребности уже не имеют никаких прав, 
никаких притязаний. В качестве природных существ люди относятся друг к другу 
как силы, и поэтому каждый человек так же случаен, как и другие. 
   Но его требования относительно нравственности, .его более высокие 
нравственные притязания суть требования, определения свободы. Поскольку эти 
требования, в себе оправданные, обоснованные в его понятии,— он знает о добре и 
добро есть в нем,— поскольку эти требования не находят себе удовлетворения в 
наличном бытии, во внешнем мире, человек несчастен. 
   Именно несчастье побуждает человека обратиться в себя, оттесняет его в себя, 
и, поскольку в нем присутствует это жесткое требование разумности мира, он 
отказывается от мира и ищет счастья, удовлетворения в себе самом — 
удовлетворения как согласия своей утвердительной стороны с самой собой. Чтобы 
достичь такого согласия, он отказывается от внешнего мира, переносит свое 
счастье в самого себя, удовлетворяется в себе самом. 
   У нас было две формы этого требования и этого несчастья; в иудейском народе 
мы видели боль, которая приходит от всеобщего, сверху; при этом в моей 
природности, в моем эмпирическом волении, знании оставалось бесконечное 
требование абсолютной чистоты. Другой формой, стремлением уйти из несчастья в 
себя является та точка зрения, которой закончил римский мир,— это всеобщее 
несчастье мира. 
   Мы видели эту формальную внутреннюю глубину, которая находит удовлетворение